На вершине мира
Шрифт:
Краткий митинг - и участники экспедиции направились в город, гостеприимно распахнувший перед нами все свои достопримечательности. Далекий поселок на берегу Карского моря возник всего несколько лет назад. Разведывательные партии обнаружили там богатейшие залежи флюорита - плавикового шпата, столь нужного для металлургической и военной промышленности. Вскоре тут вырос поселок, а затем и целый город, насчитывающий сейчас несколько десятков домов и около тысячи человек населения. В поселке клуб, звуковое кино, неплохая самодеятельная труппа, больница, столовые, баня, магазин, мощная радиостанция, детский сад и ясли, школа. Народ живет дружно и бодро. В течение восьми-девяти месяцев город отрезан от внешнего мира. Между ним и ближайшими крупными населенными пунктами лежат тысячи километров непроходимой топкой тундры и северной тайги.
Добывая драгоценную руду - знаменитое
У берегов поселка плещется хмурое, неласковое Карское море. Долгие месяцы льды сковывают непокорную гладь прибрежного океана. И лишь в июле, когда вскрываются проливы Новой Земли, сюда, к берегам рудника, подходят пароходы. Они останавливаются на рейде, в полумиле от пристани, и катера заполняют их трюмы фиолетовым золотом. Пароходы везут бесценный груз в Архангельск, Мурманск, иностранные порты.
Ждать июля было невтерпеж. Мы торопились в Москву, в столицу Советского Союза, домой. Шмидт приказал ледоколу «Садко», везущему нам колеса, пробиваться в Амдерму. По радио мы следили за ходом сверхраннего рейса. Ледокол легко прошел по Баренцову морю, но тяжелые льды и туманы Югорского Шара заставили капитана проявить все свое мастерство и богатейший опыт. Медленно, осторожно ледокол пробивался вперед сквозь сплошную ледяную кашу. И вот на третий день нашего пребывания в Амдерме мы с волнением увидели на горизонте долгожданный дымок. Море было покрыто тяжелыми льдами, дымок приближался медленно, медленно. Наконец, корабль, столь знакомый полярникам, бросил якорь на рейде. В бинокль было видно, как по талям спустили катер и, лавируя между льдинами, он направился к берегу. Сгрудившись на пристани, мы делали различные предположения о составе едущих на катере. После недолгих препирательств решили, что [210] на берег отправились капитан и командный состав. Катер подвалил к пристани. Из него выпрыгнуло несколько молодых людей с фотоаппаратами. Они бегло осмотрели нашу группу, отыскивая глазами знакомые лица, и властно скомандовали:
– Примите веселый вид! Спокойно, снимаем!
Это были фотокорреспонденты, посланные в Амдерму московскими газетами. «Садко» привез двенадцать журналистов, фотографов и кинооператоров. С тех пор участники экспедиции не знали ни сна, ни отдыха. Они снимали нас за работой, за обедом, завтраком и ужином, во время приготовления ко сну и ночного отдыха. Особенно доставалось командирам кораблей. Представитель каждой газеты требовал рассказов об экспедиции, очерков, статей, автографов. Наиболее подготовленным к газетному натиску оказался Михаил Водопьянов. Автор «Мечты пилота» безустали диктовал статьи, воспоминания, наблюдения. Великолепный летчик, он оказался прекрасным журналистом. Каждая его статья была интересна. Алексеев, склонный к скрупулезному научному труду, забрал штурмана Жукова и, уединившись в своей комнате, за три дня написал всего одну статью. Это было монументальное исследование о льдах центральной Арктики. Молоков, любящий газеты, но боящийся журналистов, увидев ораву моих коллег, немедленно сбежал в глубь тундры, откуда вернулся поздним вечером, когда, сломленные нечеловеческим напряжением, журналисты уже спали. Однако сколько ни пытался Василий Сергеевич спрятаться от корреспондентов, они его на следующий день обнаружили в кабине самолета, атаковали, и командир корабля, [211] видя безысходность положения, сдался на милость победителей и продиктовал восемь статей.
Той порою необыкновенный снежный аэродром, на который так самоотверженно нас принял начальник рудника, растаял до конца. Всюду, докуда хватал взор, серели каменистые берега, усыпанные сверху щебнем и галькой. В тундре стояли озера талой воды, чуть зеленела убогая полярная трава. Механики день и ночь возились у самолетов, меняя лыжи на колеса. Затем они заправили все машины горючим, осмотрели в последний раз моторы, объявили состояние своего хозяйства образцовым, вернулись в поселок и накинулись на яства, доставленные ледоколом. «Садко» привез нам фрукты, овощи, свежие газеты и письма от родных. Мы знакомились
– Апельсины кончились, можете лететь дальше.
Но лететь было нельзя. Уже вторые сутки участники экспедиции не покидали радиостанцию. Валерий Чкалов со своими друзьями Байдуковым и Беляковым летел из Москвы в Северную Америку, прокладывая великий воздушный тракт между двумя континентами. Напряженно [212] и взволнованно мы следили за этим чудесным перелетом. Одинокий самолет смело боролся с циклонами, облачными фронтами и туманами, вырастающими на его пути. Вот он подходит к столь знакомому для нас острову Рудольфа, летит над ним, идет дальше и дальше к северу. Каждый мысленно восстанавливал в памяти все этапы перелета, как бы своими глазами видел льды, расстилающиеся под легендарным самолетом, трещины, разводья, торосы. Вот самолет прошел место посадки Алексеева, вот он миновал лагерь Крузе, вот он подходит к параллели дрейфующей станции, минует Северный полюс.
Ночью командиры кораблей пришли к Шмидту, доложили о полной готовности самолетов к старту, о хорошей погоде на трассе и ждали решения начальника экспедиции. Шмидт задумался.
– Нет, нам нельзя сейчас улетать, - ответил он командирам.
– Пока Чкалов не будет над твердой землей, мы не имеем права продолжать путь. А вдруг что-нибудь случится с самолетом? Наши корабли стоят в полной боевой готовности, и мы в любую минуту сможем отсюда вылететь на помощь. Подождем сутки!
Краснокрылый самолет победно летел вперед. Он прошел над полюсом неприступности, над прибрежными районами Северной Америки, сообщил, что остров Патрика остался позади.
– Готовьте эскадру, - сказал Шмидт Водопьянову.
– Сейчас уже можно вылетать.
Готовить, впрочем, было нечего. Механики мгновенно запустили моторы и стояли у трапов с довольными, радостными, чисто выбритыми лицами. Был чудесный солнечный день, небо раскинулось над нами бездонным голубым шатром, [213] дул теплый ласковый ветер. С явным сожалением мы уложили в крылья теплые меховые вещи. За три месяца все привыкли к ним и считали их чуть ли не принадлежностью человеческого организма, на манер собственной кожи. Механики шутливо били кувалдами по колесам, как бы проверяя, не примерзли ли они к весеннему грунту.
Быстро и легко разбежавшись, в воздух ушел флагманский самолет. Вслед за ним умчался Головин, затем стартовали Молоков и Алексеев. Взлет отряда продолжался не больше пяти минут. С воздуха поселок казался крохотной деревушкой. Далеко в море виднелись одинокие льдины, тундра была переполнена водой. Озера, речки, ручьи, лужи. Построившись, эскадра чинно плыла на запад. Алексеев выскочил было вперед - и немедленно получил отпор. В наушниках послышался четкий голос Шевелева:
– Алло, алло, говорит флагман! Вызываю самолет Молокова. Где вы идете - впереди нас или сзади?
– Алло, алло, флагман! Говорит самолет Молокова. Мы идем сзади вас. Впереди, справа - Алексеев.
– Алло, алло, говорит флагман! Вызываю самолет Алексеева. Почему вы идете не по правилам? Почему вылезли вперед? Сейчас же уходите на место!
– Алло, флагман! Говорит самолет Алексеева. Вы приказали отправиться на место. Все понял. Слушаюсь.
Высота - 100 метров. Мы летели уже над морем Баренца. Оно было покрыто легким туманом. По морю гулял ветер, и сверху оно имело вид влажной тисненой кожи. Белыми трещинами пенились гребешки девятых валов. Через полтора [214] часа после старта воздушная флотилия вошла в облака. Слой облаков внизу, слой вверху. Мы летели в облачном коридоре. Высота дошла до 2100 метров, но облака все же над нами. Они отличны от тех гряд, которые нам встречались в центральной Арктике. Здесь облака какие-то вздыбленные, вспученные и катятся по воздушному океану огромными белыми комами. По радио слышно, как Шмидт окликает корабли. В облаках мы потеряли друг друга. Впереди все закрыто туманом. Слева вынырнул самолет Головина и снова пропал в облачной дымке. И вдруг туман, облака кончились, как обрезанные ножом. Снова светило жаркое солнце. Снова внизу чистая вода с бликами светила. Снова все самолеты шли вместе. Под нами проплывали какие-то безыменные островки. По морю тянулись мутные полосы тундровой воды, принесенной безымянными речками.