На вилле
Шрифт:
– Не могу представить себе лучшего вице-короля, – согласилась принцесса.
– Почему бы вам не выйти за него замуж? – улыбнулась Мэри.
– Как, он не женат? – спросила леди Грейс.
– Нет. – Принцесса сердито глянула на Мэри. – Не буду скрывать от вас, он отчаянно флиртовал со мной все шесть недель его пребывания во Флоренции.
Роули хохотнул и из-под длинных ресниц искоса посмотрел на Мэри.
– Так вы решили выйти за него замуж, принцесса? – спросил он. – Потому что, если решили, не думаю, что у него есть хоть малейший шанс ускользнуть.
– Я думаю, вы
Она прекрасно понимала, что принцесса и Роули вызывают ее на откровенность, но не собиралась ничем с ними делиться. Эдгар Свифт более чем ясно дал понять, как своим, так и ее друзьям во Флоренции, что влюблен в нее, и принцесса не раз и не два пыталась выяснить у нее, перешел ли он от слов к делу.
– Я не знаю, понравится ли вам климат Калькутты, – подала голос леди Грейс, которая все воспринимала на полном серьезе.
– Ох, я достигла того возраста, когда предпочитаю только мимолетные романы, – ответила принцесса. – Вы понимаете, времени мне осталось немного. Вот почему я так нежно отношусь к Роули. Его намерения всегда бесчестные.
Полковник хмуро уставился на свою рыбу, и совершенно напрасно, потому что ее доставили из Виареджио тем же вечером, а его жена сухо улыбнулась.
В ресторане играл маленький оркестр. Музыканты в неаполитанских костюмах играли неаполитанские мелодии.
– Я думаю, нам пора послушать певца, – в какой-то момент решила принцесса. – Он вас просто потрясет. У него действительно изумительный голос, такой итальянский и столько эмоций! Гарольд Эткинсон серьезно думает о том, чтобы готовить из него оперного певца. – Она подозвала метрдотеля: – Попросите того мужчину спеть песню, которую он пел тем вечером, когда я была здесь.
– Очень сожалею, ваше высочество, но сегодня его нет. Он болен.
– Какая жалость! Я так хотела, чтобы мои друзья послушали его. Ради этого пригласила их пообедать здесь.
– Он прислал замену, но этот человек только играет на скрипке. Я скажу ему, чтобы сыграл.
– Если я чего-то и не терплю, так это скрипку, – фыркнула принцесса. – Никогда не пойму, с чего может возникнуть охота слушать, как кто-то скребет волосами с конского хвоста по внутренностям дохлой кошки.
Метрдотель мог свободно говорить на полудюжине европейских языков, но тут ничего не понял. Решил, что своим монологом принцесса одобрила его предложение, и пошел к скрипачу, который поднялся со стула и выступил вперед. Темноволосый, стройный молодой человек с огромными голодными глазами и печальным лицом. Гротескный неаполитанский костюм придавал ему романтический вид, но чувствовалось, что во рту давно не было и маковой росинки. Даже щеки глубоко завалились. Он что-то сыграл.
– Мой бедный Джованни, он же ужасен, – прокомментировала принцесса.
На этот раз метрдотель ее понял.
– Да, играет он не очень хорошо, принцесса. Я сожалею. Не знал. Но певец будет уже завтра.
Оркестр вновь заиграл что-то неаполитанское, и под прикрытием музыки Роули обратился к Мэри:
– Вы сегодня ослепительно красивы.
– Благодарю.
Его глаза блеснули.
– Знаете, что мне в вас, среди прочего, особенно нравится? В отличие
– Пока я не вышла замуж, внешность служила мне единственным средством существования. После смерти моего отца нам с матерью пришлось жить только на ее пенсию. И если я стала получать роли, как только окончила Драматическую школу, то лишь благодаря внешности.
– Я уже думал, что вы могли бы заработать состояние, снимаясь в кино.
Мэри рассмеялась:
– К сожалению, у меня нет никакого таланта. Ничего, кроме внешности. Возможно, со временем я бы научилась играть, но вышла замуж и покинула сцену.
Легкая тень, казалось, упала на ее лицо, когда она вдруг заглянула в свое прошлое. Роули смотрел на идеальный профиль Мэри. Действительно, прекрасное лицо. Не только безупречные черты, но и потрясающий цвет кожи.
– Вы – коричнево-золотая девушка, так? – улыбнулся он.
Говорил он про волосы цвета темного золота, большие карие глаза и золотистую кожу. Это сочетание маскировало холодность, которую могли придать ей правильные черты лица, оно становилось нежным и ярким, притягивая взгляды.
– Я думаю, вы – самая прекрасная женщина, которую мне доводилось увидеть.
– И скольким женщинам вы это говорили?
– Многим. Но сейчас я говорю чистую правду.
Мэри рассмеялась:
– Пусть так, но давайте на этом остановимся.
– Почему? Это тема, которую я нахожу невероятно интересной.
– Я слышу от людей, что прекрасна, с шестнадцати лет, поэтому мне это приелось. Это ценное качество, и я не такая дура, чтобы не понимать его плюсов. Но есть и минусы.
– Вы – очень здравомыслящая девушка.
– Вот этот ваш комплимент мне льстит.
– Я не пытался польстить вам.
– Неужели? Вроде бы с таким началом разговора мне приходилось сталкиваться довольно часто. Дать простушке шляпку, а красотке – книгу. Идея в этом?
Он нисколько не смутился.
– Что-то вы сегодня очень уж язвительны.
– Сожалею, если у вас создалось такое впечатление. Я лишь хотела сразу показать, что ничего из этого не выйдет.
– Разве вы не знаете, что я отчаянно влюблен в вас?
– Отчаянно, пожалуй, не самое подходящее слово. В последние несколько недель вы достаточно ясно давали понять, что с радостью закрутили бы со мной небольшой роман. Вдова, красивая и свободная, в таком месте, как Флоренция… это в вашем стиле.
– Разве можно меня в этом винить? Мысли о любви – что может быть естественнее для молодого человека весной или в начале лета?
Мэри не могла не улыбнуться: его искренность подкупала и обезоруживала.
– Я вас и не виню. Только со мной вы ошиблись адресом, и мне неприятно осознавать, что вы напрасно тратите время.
– Какая вы заботливая. Но дело в том, что времени этого у меня хоть отбавляй.
– С шестнадцати лет за мной постоянно ухаживали мужчины. Молодые и старые, уроды и красавцы, все они, похоже, думали, что у меня только одно предназначение – утолить их похоть.