На волне космоса (сборник)
Шрифт:
Мама прошептала хрипло:
— Я сожалею, Дэвид…
В глазах у отца сверкнул горячий гнев.
— Сожалеть недостаточно! Разве вы не видите, что это означает? Ронни придется начать всю жизнь заново.
— Нет, Дэвид, нет!
— А мне в моем положении нельзя иметь восьмилетнего сына с разумом новорожденного. Его нужно бросить, Эдит, другого выхода нет. Мальчик может начать жизнь сызнова в реформатории после полной отмывки памяти. Он никогда не будет знать о нашем существовании и никогда больше не помешает нам.
— Не надо, Дэвид! Я не позволю…
Он ударил ее ладонью наотмашь. В горячем,
Отец стоял теперь, словно колосс, изваянный из черного льда. Правая рука у него была поднята, готовая ударить снова.
Потом рука упала. Мысли словно занялись другой проблемой, другой идеей.
Он схватил со скамеечки одну из книг.
— Эдит, — жестко произнес он, — что именно читал Ронни? Как называется книга?
— «При… приключения Тома Сойера», — ответила мама сквозь рыдания.
Он схватил вторую книгу, держа перед ее блуждающим взглядом.
— А эта как называется?
— «Тарзан у обезьян». — Мамин голос был едва слышным хрипением.
— Кто ее автор?
— Эдгар Райс Берроуз.
— А эта?
— «Волшебник из страны Оз».
— Кто ее написал?
— Фрэнк Баум.
Он швырнул книги на пол. Он отступил. Его лицо было маской, где скорбь сочеталась с презрением и яростью.
— Эдит! — Он выплюнул это имя, словно оно жгло ему язык. — Эдит, так вы умеете читать!
Мама сдержала рыдания. Щеки у нее были белые как мел, и на них виднелись влажные полоски.
— Простите, Дэвид. Я никогда никому не говорила, даже Ронни. Я не прочла ни одной книги, я даже не видела ни одной с тех пор, как вышла за вас замуж. Я старалась быть хорошей женой…
— Хорошей женой! — фыркнул отец. Лицо у него было такое страшное, что Ронни отвернулся.
Мама продолжала:
— Я… я научилась еще в детстве. Я была маленькая, вроде Ронни. Вы знаете, какими дети бывают, — беззаботными, жадными к запретному.
— Вы лгали мне! — резко произнес отец. — Вы десять лет лгали мне! Почему вы захотели уметь читать, Эдит? Почему?
Мама некоторое время молчала. Она дышала тяжело, но больше не плакала, она стала успокаиваться, и впервые за весь этот вечер Ронни не видел страха у нее в глазах.
— Мне захотелось уметь читать, — произнесла она спокойным и гордым голосом, — потому что, как сказал Ронни, это интересно. Видео — это красиво, со всеми своими танцовщицами и влюбленными, индейцами и межпланетчиками; но иногда хочется большего. Иногда хочется знать, как люди чувствуют и как они думают. И есть красивые слова и красивые мысли, как бывают красивые картины. Услышать их и петом забыть — этого мало. Иногда хочется сберечь слова и мысли и держать их при себе, потому что тогда кажется, будто они ваши собственные.
Ее слова эхом отдавались в комнате, пока их не поглотило неутомимое тиканье часов. Мама стояла, выпрямившись, ничего не стыдясь. Отец медленно все снова и снова переводил взгляд от Ронни к маме, к часам.
Потом он сказал:
— Уходите.
Мама взглянула не понимая.
— Уходите. Оба. За своими вещами пришлете позже. Я не хочу больше видеть вас ни минуты.
— Дэвид…
— Я сказал — уходите!
Ронни и мама покинули дом. Ночь была темная, поднимался ветер. Мама дрожала в
— Куда нам идти, Ронни? Куда, куда?..
— Я знаю куда, мама. Я думаю, мы сможем остаться пока там.
— Пока? — повторила мама. Мысли у нее словно застыли от холодного ветра.
Ронни повел ее по холодным, ветреным улицам. Огни города остались позади. Под ногами была грязная, неровная проселочная дорога. Они подошли к маленькому, грубо сколоченному домику в глубокой тени эвкалиптовой рощицы. Окна домика были похожи на дружеские глаза, полные теплого, золотого света.
Через мгновение дверь открылась, и навстречу выбежал маленький мальчик.
— Хелло, Кении!
— Хелло… Кто это? Твоя мама?
— Да. Мистер Дэвис дома?
— Конечно.
На пороге появился улыбающийся молодой человек с добрым бородатым лицом.
Ронни и мама вошли в дом.
Кшиштоф Борунь
Фантом
— Уверяю тебя, бывают случаи, для которых не подыщешь подходящей полочки. Взять хотя бы дело Бальдера. Что это — несчастный случай, убийство или самоубийство?
Ты не слышал об этом деле? В то время ты еще под стол пешком ходил. Впрочем, в печать не просочилось и десятой доли правды. Официально сообщили, что это была просто случайность, и все тут…
Нет, нет! Обмана не было. Дело в том, что это было и убийство, и несчастный случай, и самоубийство… Не понимаешь? Бальдер был одновременно и убийцей и жертвой… Дело не в различных точках зрения. Буквально: он убил самого себя. И если хочешь знать мое мнение — это был, может быть, единственный человеческий поступок в его жизни… Ты, наверно, знаешь, кем был Бальдер? Что? Ну да, генералом. Впрочем, к моменту смерти он уже был в отставке. Ты слышал о доктрине Бальдера? Так это его детище! В то время он был на вершине политической карьеры. Но перед смертью он уже не играл серьезной роли. Времена изменились… Однако он все еще верил в непогрешимость своей доктрины. Маньяк, говоришь? Если бы только маньяк…
Я вижу, ты знаешь о нем очень немного. Некоторый свет на образ мышления этого человека может пролить его юность. Это были бурные времена. Середина двадцатого века. Бальдер родился в Южно-Африканской Республике, в семье плантатора или чиновника. Впрочем, это не важно. Гораздо важнее, что двадцатилетним юношей он уже командовал ротой. Несколько лет спустя он уехал из Южной Африки искать счастья на службе в крупных горнопромышленных компаниях.
Однако по натуре он не был авантюристом. Отважный, порой даже склонный к риску, он обладал трезвым умом. Почувствовав, что акции его хозяев падают, он бросил свое весьма доходное место и на некоторое время исчез из виду, чтобы появиться снова уже в качестве советника по военным и политическим делам при правительстве одного из крупных африканских государств. Тогда-то он установил тесный контакт с нашим дипломатическим представителем. Сотрудничество это, несомненно, было плодотворным. Спустя шесть лет он навсегда покинул Африку и сделал молниеносную военную карьеру, на этот раз у нас. Он научный эксперт по превентивным мероприятиям.