На волоске
Шрифт:
Мы обсасывали косточки, а потом она садилась на низкий табурет, ставила на колени деревянное корыто и мелко рубила мясо тяжелой стальной сечкой, добавляя чеснок. И если оставался потом бульон, я обязательно ела его горячим, макая в тарелку черный хлеб, прикусывая жгучим луком.
Этот вечерний бульон всегда переносил меня домой. Это было единственным, наверное, из того, что было общим с моей прошлой жизнью.
— Что вы про нас говорили? – спросила я, улыбаясь, и продолжила обмакивать шарики из каши в кружке.
— Ничего, - девушка, что сидела напротив, решилась ответить,
— Почему замолчали?
— Говорили о том, что вас перевели в дом, но мужчины уехали, - опустив глаза, девушка продолжала говорить. Что и требовалось доказать – они ничего не знали, и не понимали, как теперь расценивать наше «особое положение». Думаю, все они теперь считают нас подданными Фалеи, при которых лучше держать язык за зубами.
— Ну и отлично. Теперь лучше с нами не спорить, понятно? – я залпом выпила остатки бульона и поставив кружку на стол, встала и, перешагнув лавочку, отправилась к общему котлу за добавкой. Такого не делал никто, но попробовать стоило. Я вспомнила, как Крита кормила меня ночью мясом. Нам нужно начинать делать припасы в дорогу.
После того, как я заявила, мол, работать могу лишь при свете дня, Кали отвязалась, но через неделю принесла нечто похожее на клубок водорослей или морской губки. И каково было мое изумление, когда эта дрянь, примотанная к доске вечером начала светиться совершенно неестественным, люминесцентным зеленоватым светом.
— Только самые богатые дома могут позволить себе это, - Крита поймала мой взгляд на дощечке и тут же привстала и подошла вплотную. – Говорят, что днем нужно выносить на свет, только вот, утащат моментально.
— Кали сказала, будет служанку утром присылать, - недовольно пробурчала я. Шить было не так уж и удобно, но если установить дощечку как ночник – прямо перед работой, вполне сносно.
От непривычных и неудобных инструментов пальцы уставали, да и пальцам эта работа была не знакома. Вот уж чего не ожидала, так это корявых рук в таком прекрасном теле. Первые ночи после кропотливого труда просыпалась оттого, что судорога стягивала ладони, но через две недели более-менее обвыклась, да и пальцы оказались не совсем уж пропащими. Дело все в мышечной памяти. А новыми руками все это получалось так, словно на уроках мастерства был, глазами видел, а руки как деревяшки.
Говорили мы мало. Крита занималась тем, что складывала волосы нужной толщиной на тонкую полоску, слегка смазанную медом. Это хоть как-то позволяло удержать гладкие волосинки на поверхности. Я же после этого прошивала их нитями, потом подворачивала край и прошивала еще раз.
Вместо полноценной шапочки я сделала тряпичный каркас: полоса вокруг головы и к ней пришила полоску от лба к затылку и от уха до уха. На это вот перекрестие я и планировала набирать полосы с волосами. Хоть как-то облегчить конструкцию, иначе все это будет похоже на тяжелую зимнюю шапку.
Крита много рассказывала об этом мире и каждый раз удивлялась тому, что я не помню вообще ничего. Но из этих разговоров я
Хлеб мы начали прихватывать с собой и сушить ночами, развесив на шелковых нитках. Утром приходилось его прятать, но высыхал он в этой жаре за пару дней. Много не соберешь, но минимум на дорогу был нужен.
Две подушки мы распороли ночью. Пух из них переложили в другие подушки, сделав их более объемными. Это заняло всю ночь, потому что вынимать его нужно было очень аккуратно, чтобы не засыпать всю комнату. К этим двум наволочкам я пришила бретели, а с открытой стороны привязала по полоске ткани и закрепила нитками. Крита аж зашлась от радости, что не придется нести все в руках. Она впервые видела рюкзак.
По местным меркам прошло две рундины, а парик был готов только на одну треть. В одно утро Кали явилась очень рано, и благо, что все наши поделки, не относящиеся к оговоренной работе, были надежно спрятаны.
— Ридганда ждет вас у себя. Ты говорила, что нужно мерить, - коротко вякнула она и мотнула головой, что значило следовать за ней.
Нижние три ряда волос уже были пришиты к основанию. Пока общего понимания что это будет не было, но я не боялась. Фалея там где нужно – не дура. Она поймет суть такой поделки и поймет, как это будет выглядеть в готовом виде.
Когда мы проходили мимо ворот, что вели на скотный двор, я заглянула в щель, но старика, которого хотела увидеть, так и не заметила. Меня угнетало то, что он не договорил, или же то, чего он испугался, когда слушал мой рассказ о моем мире.
В покоях Фалеи было, как всегда, сумрачно, но на этот раз не пахло горящими травами и сладкими благовониями, от которых кружилась голова. Фалея встретила нас почти у дверей. Сегодня на ее лице была улыбка. Или эта хитрая тварь что-то задумала, или же просто с утра успела сделать кому-то плохо и от этого аж светится изнутри.
— Ридганда Фалея, еще не все готово, но уже можно представить, как парик будет выглядеть на голове, - чуть склонив голову сказала я и протянула ей свое изделие, развернув тряпку.
— Кали, закрой все двери и уведи эту в сад, - указала хозяйка на Криту. Я сначала удивилась, а потом вспомнила, что моя подруга не видела ее залысин.
Кали послушно вывела Криту, вошла обратно в комнату и закрыла за собой двери. Она заглянула и на лестницу, которая вела в комнаты к девушкам. Видимо после моего рассказа они не особо доверяют девочкам. Странно, что еще двери не поставили, но это было бы зря, потому что послушание местных барышень было на высоте.
Кали помогла снять с головы Фалеи тюрбан и подозвала меня, чтобы я сама надела на ее голову парик. Руки у меня, честно говоря, тряслись, но примерка была необходима. Прядки, что еще не были нашиты на парик были у меня с собой. И после того, как я пристроила на ее голове эту конструкцию, сложила длинную ленту с волосами зигзагом и приложила с одного бока. Кали вынула из-за шторки какую-то картонку и понесла ее к Фалее, и тут я обомлела – это было зеркало!