На воре шапка горит
Шрифт:
Потом Митя маялся. Но не как всегда, от безделья, а много сильнее — от бездельного ожидания. Часа четыре маялся, если не больше. И за обедом, и после обеда, и до самого того момента, как стрелки старых бабушкиных настенных часов в столовой не расположились под углом в 120 градусов, ограничивая сектор последней трети циферблата. Ровно в восемь часов вечера Митя вышел из дома.
Жара спала, но дневного света на улице почти не убавилось, разве только едва заметно почернели ветви у кустов смородины и крыжовника, словно их кто — то подретушировал. И все же до сумерек было не так уж далеко, а вот до настоящей
Главную примету конца пути, ящик от трансформатора, он тоже разыскал без проблем. Затормозил и соскочил с велосипеда, еще не полностью остановившись. Огляделся. Никого. И тихо, странно тихо. Только какая — то птица кричит, нудно так и надсадно, в ветвях высоких деревьев, корнями вцепившихся в могильную землю старого кладбища.
Перед кладбищем огромная яма с неровными очертаниями краев — забытый карьер. Чего тут выбирали? Похоже, песок. Кроме песка, и нет ничего. Вот только свалка уже намечается.
Митя прислонил велосипед к ящику трансформатора. Отошел на два шага в сторону и опять остановился, руки в боки и озираясь. Не видать никого. Покричать, что ли? Или, может быть, он рано приехал? Или его попросту накололи? Повернувшись спиной к карьеру, он окинул взглядом просторы.
Полевая дорога, сбегающая с косогора из — под его ног, режет пополам зеленое поле до самой речки. Воды не видать, лишь заросли ивняка, извиваясь, повторяют рисунок узкого русла. На другом берегу перед лесом — дачные дома и участки Дубков. Митя попытался отыскать среди них крышу своего. Ага, вот она! Рядом с той, на которой тарелка спутникового телевидения, что повесили по весне новые жильцы, купившие дачу у Ташковых. Огромная такая тарелища — локатор, а не антенна. А где же хозяйство Петровича?
— Димон! — непривычно окликнул его со спины голос, который он уже знал.
Митя обернулся.
Так и есть, из — за ближайшего края обрыва высунулись плечи и голова Никиты.
— Димон, ты что там увидел? — Никита улыбался.
— Да нет, ничего, — улыбнулся и Митя. — То есть отсюда мою крышу видать.
— Че — го? — от удивления Никита вылез весь из карьера. — Кры — ышу?
— Ну да, там Дубки, и крышу видать. Ну, моей дачи.
— Ну — ка засвети, — Никита приблизился.
— Во — он. Вон та, — Митя вытянул руку с прямым указательным пальцем в сторону дачного поселка, — рядом с тарелкой. Видишь?
— Красная, что ли?
— Нет, зеленая.
— Ах, вот эта. А с тарелкой чья? Не твоя?
— Нет, это Ташковых. То есть они дачу продали, а это тех, что купили. Там сейчас вообще никого нет, уехали отдыхать куда — то.
— Значит, не твоя тарелка — то? — зачем — то переспросил Никита.
— Не моя.
— Жать, а у меня, знаешь, где дом? Вон… Эх, блин, отсюда не видать. Ну да все равно я там не живу.
Митя понял, где «не живет» его новый знакомый. Маленькое сельцо, на которое указывала рука Никиты, было на другом берегу реки, но скрывалось за ее поворотом и под косогором.
— А что обещал, сделал? — спросил Никита.
— Ага, — Митя снова довольно улыбнулся.
— Молодец, похвалил Никита и крикнул громко: — Лысый! Я же говорил!
Никто не отозвался,
— Димон, давай к нам в яму.
— Куда? — настала Митина очередь удивляться.
— В карьер, — Никита подтолкнул его вперед.
— А велосипед? — уперся было Митя.
— Ну и его тоже.
С края карьера, по довольно крутому, но не отвесному склону внутрь ямы тянулись несколько двойных дорожек, оставленных шинами мотобайка. У Мити сразу мелькнула шальная мысль сползти вниз по песку на велосипеде, но остановила возможность позорного падения. Все — таки крутовато будет и в прямом, и в переносном смысле. Спустился так, с великом на плече.
Дно карьера не было ровным и напоминало поверхность планеты Марс из фантастического кинофильма — песчаные холмики, углубления, ложбинки. Здесь тоже было много следов от протекторов, очевидно, эту песчаную яму кто — то облюбовал для упражнения в езде, а то и для соревнований. В середине карьер немного сужался, наподобие неровной восьмерки. Никита и Лысый, который ждал уже в самом низу, повели Митю в дальнее кольцо этой вырытой в земле «цифры». Обогнув один из холмиков, повернули налево и пошли вдоль почти отвесного глинистого обрыва стенки карьера. Здесь попадалось особенно много всякого хлама, очевидно, сброшенного сверху. Какая — то гнилая фанера, битый шифер, мотки цепляющейся за ноги проволоки, какие — то ржавые гнутые трубы. С велосипедом идти среди всего этого было не так уж и удобно.
Неожиданно Никита остановился.
— Ну вот мы и дома, — загадочно произнес он.
Митя удивился, но промолчал. Жить здесь, по его мнению, было еще хуже, чем просто идти.
Лысый тем временем нагнулся и откинул за край большой, квадратный, почти целый лист волнистого шифера. Митя чуть было не ахнул, под этой «дверью» скрывался вход в настоящую пещеру.
— Ну как? — заглянул ему в лицо Никита.
— Клево, — выдавил Митя.
— Милости прошу в апартамент, — картинно, хотя и не совсем грамотно пригласил Лысый. Сам же пригнулся и полез в дыру первым, нарушая все правила этикета и гостеприимства, потом — Никита и уж последним — Митя.
Пещера оказалась совсем небольшой, меньше кухни в малогабаритной квартире Тоши Ангелевской. А в высоту и того меньше, в полный рост выпрямиться было невозможно. Но покрытый досками потолок подпирали столбы, и стены были обшиты фанерой, наверное, за этой фанерой тоже были столбы или доски. Даже пол у этого укромного убежища имелся, собранный из кусков старого линолеума и рубероида. Из «мебели» — несколько ящиков, один ящик — стол, на нем пепельница — консервная банка.
— Ну как? — снова спросил гостя Никита.
— Клево, — повторился Митя.
— Это, Димон, наш бункер. — В голосе Никиты послышалась настоящая гордость. — Мы с Серегой его вдвоем раскопали.
— И Гарик в конце помогал, — добавил Лысый, после того как Митя узнал его настоящее имя.
— Присаживайся, — пригласил гостя Никита, — будь как дома.
Они расселись на ящиках.
— Одно неудобно, — продолжал Никита, — костер тут разводить плохо. Дышать тогда нечем. Дым почему — то наружу вообще не выходит.
— Выходит, — не согласился Серега Лысый, — только не сразу, сначала наберется здесь, а потом выходит.