На все четыре стороны
Шрифт:
Кажется, на всей нашей планете не сыщешь мужчин тщеславнее японцев, хотя как раз у них для этого минимум оснований. Укладка, завивка и вощение волос, накладывание косметических масок и прочие разновидности потакания избалованным ипохондрикам приносят воротилам этого бизнеса многомиллионные доходы. В наборе мужских аксессуаров меня больше всего умилила специальная электробритва для филировки растительности на теле. Причину извращенной сексуальности японцев снова следует искать в религии. В их понимании секс не подчиняется моральным правилам. Это страна, где застольный этикет сложнее руководства по эксплуатации видеомагнитофона Sony, но если человек снял штаны, ему позволено все. В сексе нет не только ограничений, но даже полезных практических рекомендаций. Если вы считаете, что
Но хуже всего – гораздо, гораздо хуже – отношение японцев к японкам. Исторически женщины считались в Японии почти что совсем никчемными; селяне часто продавали своих дочерей в проститутки. В девятнадцатом веке большинство борделей на Востоке было укомплектовано японскими девушками или они работали ткачихами на кабальных условиях. Сейчас работающие женщины редко поднимаются выше уровня сотрудниц на бесконтрактной основе – из мужчин на это соглашаются разве что глубокие старики. В офисы их берут секретаршами для декора, велят носить короткие юбки и не отказывать боссам, если тем вздумается пригласить их на ланч или коктейль.
Женщины выполняют роль либо молчаливой домашней прислуги, либо секс-игрушек. Это бесчеловечное отношение к женщинам хорошо видно на примере манга – вездесущих порнографических комиксов. Мужчины открыто читают их в поездах и автобусах. Купить их можно где угодно. Однако настоящий кладезь манга – огромный магазин в Токио с персоналом, одетым как фантастические мультяшные герои. Выберите любую книжку наугад и приготовьтесь к шоку. Обычно истории строятся на похищении и насиловании школьниц; сценарии весьма разнообразны, но все как один отвратительны. Детей похищают, напихивают им в рот кляпы, утаскивают в темные аллеи. Жертвы малы и беззащитны, с непомерно большими грудями и круглыми, полными слез глазами. Их часто убивают или доводят до самоубийства. Мне все казалось, что последние страницы, те, что со справедливым возмездием, вырваны, – но нет, его просто не полагается. Причем с характерной для японцев противоестественностью эти рисунки проходят строгую цензуру и даже краешки гениталий безжалостно замазываются. Нет ничего более угнетающего и омерзительного, чем манга; эти книжечки надолго выбивают из колеи всякого европейца или европейку, у которых есть дочь. Но японцы не видят в них ровным счетом ничего особенного.
Не менее огорчительно и то, как реагируют на неистовую сексуализацию их юности сами девочки. Они потребляют; они занимаются шопингом с близорукой сосредоточенностью. Вы стоите на перекрестке в торговом районе Токио, вокруг вспыхивают западные рекламы и портреты поп-звезд, и когда на светофоре загорается зеленый свет – одновременно раздается электронное «ку-ку», – через дорогу устремляются полторы тысячи человек. Это повторяется каждые три минуты, в течение всего дня, каждый день, и большинство этих людей – девочки, не достигшие совершеннолетия.
Для представительниц нации, которая так высоко ценит изящество, японские девочки ходят удивительно некрасиво. Они сутулятся, их мотает из стороны в сторону на высоченных платформах. Красятся они под рыжеватых блондинок и выглядят настолько мрачными, насколько это доступно японским подросткам четырехфутового роста, чьи возможности в этом смысле весьма ограниченны. Их поколение не оправдало родительских надежд: родители называют своих детей бобовыми ростками, потому что в них нет того упорства и целеустремленности, которые обеспечили японский экономический подъем. Дети не желают сдавать экзамены и вкалывать на благо фирмы; они отказались от трудовой этики взрослых, сменив ее на бездумную увлеченность западной поп-культурой. Этот тинейджерский бунт не имеет ни политического, ни социального, ни даже сексуального характера. Он пуст и легковесен, точно пластмассовый мячик. В нем нет активности – подростки как будто дуются на взрослых, да и то не всерьез. Эти девочки превращают
Эта культура породила минималистскую эстетику татами и одиноких прутиков в вазах. Но теперь она тонет в слащавых детсадовских картинках. Даже официальные извещения украшены фигурками диснеевских полицейских. Подростки бегут от бездушной культуры вины и стыда, чтобы спрятаться в сказочной детской комнате.
Я уже не раз говорил, что японцы – странный народ. Но это лишь характеристика, а не объяснение. В конце своего путешествия я пришел к твердому убеждению, что они не просто другие, не просто чудаки, а самые натуральные, клинические психи. Япония – это огромный сумасшедший дом, построенный на жуткой истории, низкой философии и одетой в смирительную рубашку культуре.
Если бы Фрейд жил в Токио, он никогда не изобрел бы своего анализа. Он не знал бы, с чего начать. Дело не в том, что мы не понимаем японской утонченности, а в том, что мы судим об этой стране, исходя из неверных предпосылок. Если перестать видеть в причудах японцев культурные отличия и посмотреть на них как на симптомы, все сразу складывается в одну грустную, пугающую картину – и всеобщая подавленность, и социальный синдром Туретта [31] , и тщеславие в сочетании с самоуничижением и страстью к карикатурным блондинкам с огромными глазищами и носиками клинышком. И психопатическая сексуальность, и раздутый, угнетающий этикет.
31
Синдром Туретта – нервное расстройство, проявляющееся в резких непроизвольных движениях.
Три сотни лет Япония добровольно сидела в изоляторе. Она пыталась излечиться, намеренно забывая о новом и кропотливо латая старое. Когда она все же пустила к себе большой мир, ее хрупкое высокомерие не смогло справиться с потоком информации, хлынувшим в нее с гораздо более здорового Запада. Японцы планировали взять технику с медициной и повернуться спиной ко всему остальному, но так не бывает – нельзя носить костюм, не разделяя образа мыслей портного, который его сшил.
Япония превратилась в упорного подражателя Западу, в страну фальшивых Элвисов. Среди японцев чувствуешь себя как в спальне вуайера. Они ненавидят объекты своего преклонения. Английский банкир, который прожил здесь больше десяти лет, говорит на их языке, женился на японке и снимает обувь в своем собственном доме, сказал мне: «Вы не представляете, как сильно, как глубоко они нас презирают. Не верьте их вежливости – это издевательство. Они мастера пассивной агрессии, потому что другую им проявлять не дозволено».
И продолжал: «Вы, должно быть, заметили, что они помешаны на совершенстве – совершенный цветок, идеально гармоничный пейзаж. Трещина на чашке выводит их из себя. А мы несовершенны – грубые, шумные, вонючие». Япония взяла у Запада худшее и отбросила лучшее. В результате она имеет демократию без уважения к личности. У нее есть свобода слова, но она боится раскрыть рот. Она создает без творчества. И самое печальное и красноречивое – у японцев есть эмоции, но нет любви. Ее здесь не чувствуешь никогда. Японцы знают, что такое одержимость, страстное желание и холодное любопытство, даже что такое красота и верность, – но здесь ничего не говорится и не делается с безрассудной щедростью любви, и я не знаю ни одного другого уголка на всем огромном земном шаре, о котором можно было бы сказать то же самое.
Я хочу закончить свое путешествие, вернувшись в Хиросиму. После войны те, кто пережил взрыв атомной бомбы, подверглись остракизму. Люди нанимали частных сыщиков, чтобы проверить, не из Хиросимы ли потенциальный жених или невеста. Так что уцелевшие лгали, скрывая свою постыдную тайну и свои душевные раны. Утратившие совершенство, они превратились в досадную и опасную помеху, поэтому им полагалось умереть. Только отсутствие западной идеи любви – братской, милосердной любви или чувственной любви – способно объяснить страшную, звериную японскую жестокость.