На всех была одна судьба
Шрифт:
Новое поколение учителей, директор гимназии заслуженный учитель Российской Федерации Г.А. Калмыкова, заместитель директора по учебно-воспитательной работе заслуженный учитель РФ Л.И. Марфина, общественные организации приложили немало сил к созданию школьного музея, приобщению нынешних школьников к истории нашего Отечества, истории учебного заведения. Музей стал местом встреч подрастающего поколения с бывшими учениками-блокадниками 272-й школы, с ветеранами Великой Отечественной войны.
Самая длительная в мировой истории осада завершилась торжеством справедливости. Победило не только оружие. Победили стойкость, отвага, мужество не только взрослых, но и детей. Среди
И победила жизнь.
ОПАСНОСТЬ НА КАЖДОМ ШАГУ
Покоряя без особых потерь государства Европы, немецкая военщина широко применяла авиацию для нанесения ударов с воздуха – теперь к обычным бомбам прибавились и зажигательные. Пожары от «зажигалок» уничтожали целые кварталы в крупных европейских городах. Эта участь могла постичь и Ленинград. Но ленинградцы не были застигнуты врасплох. Заблаговременно началась подготовка к отражению «огненной войны». На чердаки, крыши втаскивались бочки, их засыпали песком и поливали водой. Мокрый песок хорошо сбивал огонь. Десятилетняя Рая вместе со сверстниками помогала ребятам постарше втаскивать бочки, обвязанные веревками, на чердак их пятиэтажного дома на Малом проспекте Васильевского острова. Потом в бидонах, кастрюлях носили наверх воду. Дети, подростки под руководством управдома справлялись с поручениями не хуже взрослых.
Мирная жизнь кончилась в тот воскресный день, когда она, устроившись на подоконнике, с интересом смотрела на внезапно возникшую на улице беготню. Все куда-то бежали, спешили. Родителей дома не было – уехали в Удельную с патефоном в компании друзей. Несмотря на бронь (работал в автопарке), папа сразу отправился на призывной пункт в военкомат, чтобы влиться в ряды защитников Ленинграда. Позже ему довелось даже возить под обстрелом на передовой Г.К. Жукова. Получив ранение, с поврежденным глазом, отец после госпиталя снова вернулся на фронт.
Мама до войны шила обмундирование для военно-служащих. Эту работу выполняла она и в блокаду – защитников города надо было одевать и зимой, и летом, только теперь приходилось шить не в мастерской, а дома. Рая помогала ей и в портновском деле, и в доставке готовой одежды: зимой на саночках, летом тащили тяжелые узлы на себе.
Во время обстрелов дом содрогался от взрывов. Рядом – два крупных объекта: завод имени Козицкого и промышленная гордость Ленинграда – Балтийский завод. Снаряды дальнобойной артиллерии рвались и на заводской территории, и в жилых кварталах.
Летом в их двор пожаловала незваная «гостья» – фугасная неразорвавшаяся бомба; образовалась глубокая яма. Саперы, видимо, вывернули взрыватель, но надо было расширить яму, чтобы поднять наверх бомбу, и подростки во главе с управдомом принялись окапывать «чушку». К таким заданиям ребята относились уже как к делу обыденному – во фронтовом городе опасность подстерегала на каждом шагу. Невозможно было привыкнуть только к голоду, особенно в том возрасте, когда организм должен развиваться, расти…
В студеную зиму 1941 года мама слегла, не могла встать – и Рая, обвязанная крест-накрест платком, в пять утра отправлялась к булочной занимать очередь. А получив брусочек хлеба, заворачивала его в приготовленный мамой лоскут, прятала за пазуху и отправлялась по темной пустынной улице домой. Впереди был бесконечный день в выстуженной, прокопченной дымом «буржуйки» комнате… В школе с ребятами было веселее. Да, занятия не прекращались и в ту зиму – приходили, кто мог. Уроки велись в подвале одного из зданий завода имени Козицкого. В блокадном Ленинграде
С приходом весны город зазеленел, ожил – взрослые и дети потянулись искать «подножный корм». Рая вместе с василеостровской ребятней обычно отправлялась на пустошь, где сейчас стоит гостиница «Приморская». Там можно было запастись крапивой, снытью, лебедой. Их «кормилица» – шестилитровая кастрюля – наполнялась рубленой травой – такие были «щи», без крупинки. По детским талонам полагалось немного крупы, но в магазинах было пусто. (Эти талоны хранит Раиса Николаевна Максимова и сейчас – как память о тех блокадных днях.)
Что было потом? Медицинское училище, работа, снова учеба – теперь уже в медицинском институте, – и направление с дипломом врача в Мурманскую область. После работы на Севере – возвращение в Ленинград, многолетний труд в родильном доме на Щорса, 13. Не одна сотня малышей прошла через ее руки – заботливые, ласковые, помнящие и невесомость блокадного хлебного пайка, и леденящую январскую стужу… Пожалуй, никто, кроме Раисы Николаевны, и не знает теперь, что во дворе дома номер пятнадцать на Малом проспекте была эта глубокая яма и на дне ее – «чушка», начиненная взрывчаткой.
Кроме известной надписи на одном из зданий Невского проспекта, сохраненной для потомков со времен войны, куда возлагаются цветы к памятным датам, в городе, к сожалению, мало подобных напоминаний о великом подвиге ленинградцев. Подвиге, который 900 блокадных дней и ночей свершался мужеством, стойкостью, волей к победе всех его жителей – и взрослых, и детей.
ИГРАЛИ РЕБЯТА В ФУТБОЛ
Не выпади в грозном 1941-м великое испытание нашей Родине, он, как и тысячи его ленинградских сверстников, 1 сентября отправился бы с родителями в школу на праздничную линейку. Впервые сел бы за парту, открыл новый букварь… Ничего этого в его жизни, восьмилетнего мальчишки с Измайловского проспекта, не было и уже никогда не будет. Детство не повторяется, павшие на смертных рубежах, как его отец, никогда не переступят родимый порог, не прижмут к шинели своих близких. У стен Ленинграда осенью 1941 года на юге, севере, востоке и западе стояла трехсоттысячная вражеская орда. Не стояла – рвалась стереть город с лица земли. В плане «Барбаросса» уничтожение города на Неве значилось как «неотложная задача». Стволы дальнобойных вражеских орудий методично били по городу, квартал за кварталом. Даже Дворец пионеров и школьников, знаменитый Аничков дворец, был помечен на немецких картах как «Дом юных большевиков» и подлежал уничтожению.
Занятия в школе были, только не в светлых классах с большими окнами. Томительные часы ребятишки проводили в подвалах бомбоубежищ. И свои первые буквы Эдик Манин вывел не в школьной тетрадке, а на рыжей бумаге амбарной книги… Вместо воскресных походов с папой в Парк культуры, на карусель, в цирк – бесконечно долгие вечера с мамой и бабушкой в темной комнате, при свете коптилки. Нередко на ночевку оставались знакомые, оказавшиеся из-за бомбежек без крова.
Как верили они – и взрослые, и дети, – что война ненадолго, что все закончится до зимы… С этой надеждой он провожал отца на Садовую – к общежитию, где был сборный пункт призывников. Вскоре раненый (до линии фронта можно было добраться пешком) отец оказался на Петроградской, в госпитале. К нему в день выписки они и поехали с мамой. И возвращаясь уже втроем, попали на Кировском мосту под небывалую бомбежку. Вместе с другими бежали по мосту к Марсову полю, где яростно били зенитки.