На выжатом сцеплении
Шрифт:
Для Ларса такие отношения казались абсурдными. Перед ним было слишком много примеров красивой любви и благородных поступков, его родители и братья высоко ценили личность других людей, с уважением относились к окружающим, и благо своей пары для них было превыше всего.
Сверре разбился за несколько дней до Нового Года, но Эйн не появлялся в занятиях до середины января. Ларс уже начал переживать, но за полгода связи с истинным их дружба сильно истончилась, да и Ларс не мог простить ему своих растоптанных чувств. Потому и не суетился, не стал ничего узнавать, и лишь когда Эйн явился враз похудевший килограммов
Эйнар всем соврал. Он всегда был умным парнем, умнее многих окружающих, и Сверре мог бы гордиться им, а не дрессировать. Родителям Эйн сказал, что его истинный пострадал в аварии, но отделался парой переломов и после выздоровления уедет работать на исследовательскую станцию на Марс. Социальным работникам и учителям заявил, что будет жить с родителями, а адвокатам – что Сверре не может умереть, и будучи его единственным наследником имеет право держать свою истинную пару на аппаратах. Ларс тогда тоже поверил, что Сверре не сильно пострадал, что альфа поваляется в больнице и вновь вернётся истязать Эйнара.
Но через пару месяцев Эйнар не изменился, даже стал ещё более выцветшим. Ларс всё пытался наладить разрушенную дружбу, поддерживал, ходил рядом, вытягивал из депрессии и заставлял говорить… и, наверное, лишь потому что держался рядом, смог уберечь Эйнара от безумных поступков.
Это было начало марта. Ларс случайно заметил, как Эйн поднялся на крышу, и, чувствуя беспокойство, пошёл следом. Омега спокойным шагом прошёл от дверей к самому краю, поднялся на парапет и раскинул руки.
– Эйн! Нет! – Ларс бросился к нему, вмиг осознавая, что происходит и почему.
Омега медленно обернулся, взгляд у него был стеклянный, совершенно пустой, и, криво усмехнувшись, тихо произнёс:
– Я тоже могу летать… – и откинулся назад. Небольшая заминка позволила Ларсу добраться до него раньше, чем Эйн свалился. И сидя с ним рядом на продуваемой, ледяной крыше, он кричал что-то об их дружбе, о его чувствах и о том, что ни одна жизнь не стоит такого человека как Сверре Биркеланн…
– Ты не поймешь… – коротко ответил тогда Эйн.
А через пару недель подошёл к другу уже немного успокоившись и достаточно чётко объяснил, что благодарен.
– Спасибо, но не за спасение жизни, а за то, что остановил от самоубийства. – Сознание молодого парня удобно выкрутилось, придумывая оправдание жить. – Я уверен, что самоубийцы с другими умершими в ином мире или в своих будущих перерождениях никогда не встретятся. Терпеть эту отвратительную, ничем не радующую жизнь я согласен только ради возможности вновь когда-то встретиться со своей парой.
Тогда-то Ларс и понял, что Сверре больше нет. Что истинный Эйнара уже мёртв. А ещё через пару лет Эйн по пьяни рассказал во всех подробностях и об аварии, и о том, что произошло до неё. В тот же вечер пьяные мальчишки гоняли по городу на мотоциклах, пытаясь вытравить из себя боль и отчаяние, деля все чувства на двоих. Эйн тогда чуть не погиб. Въехал в ограждение моста и свалился в реку. К счастью, отделался лёгкими ушибами и переохлаждением. Мотоцикл обзавёлся парой знаменательных царапин на крыле, но последняя авария сотрёт и эти воспоминания. Ларс не хотел забывать, как страшно было видеть падающего
***
В университете Ларс старался на Улава не смотреть. Предпочёл бы вообще не появляться – но последний курс и лекторы требовали присутствия на профильных предметах. Омега расцвёл, улыбался и смеялся ещё жизнерадостнее, чем обычно, и Ларсу было больно понимать, что он действительно счастлив и любим. Метка на его шее, выставленная напоказ, светлее не становилась. Может, братья её обновляли, или Ларс ошибся, и троица была истинными. Такое ведь часто бывает. Таким примером были его родители.
Ларс чувствовал себя проклятым – в который раз омега, в которого он влюблён, находит свою пару, счастлив, ничего вокруг не замечает, а его сердце сгорает от боли. И вместо того чтобы посмотреть на кого-нибудь другого, Ларс всё также ждал внимания Улава, подходил и ошивался рядом, здоровался и предлагал конспекты, если Улав забывал свои. Влюблённые – дураки по определению, а когда объект любви становится недосягаемым, дурость прогрессирует в геометрической прогрессии. Как-то услышав, что у Улава нет с собой денег на обед, он просто подошёл и вложил ему в руки пару купюр.
– Ларс! Ты в своём уме? – Эйнар за шкирку оттащил его от удивлённо улыбающегося омеги. – Во-первых, хватит вестись на его уловки, а во-вторых, Торсены если в тебе соперника почувствуют, руки и ноги оторвут.
– Пусть попробуют, – мрачно ответил он, – с удовольствием посмотрю, как они попытаются это сделать.
– Не стоит считать себя неуязвимым! – рыкнул на него Эйн. – У Торсенов полно ненормальных дружков, с которыми тебе и даже всей толпе твоих братьев не справиться!
– Да ты просто завидуешь, что я ему денег дал!
Эйнар сжал губы и, не сказав больше ни слова, ушёл, а Ларс, разозлившись на себя, пнул стену. Как всегда – сказал не подумав, обидел человека почём зря, и теперь извиняйся или не извиняйся, сказанного не вернёшь, и обида останется неприятной горечью, сидящей внутри. Финансовое положение Эйнара оставляло желать лучшего, а Ларс ему врал про вакансии в фирме брата и задевал словами.
Хотя деньги Эйнару он предлагал, но тот никогда не соглашался на подачки. Глупая гордость. Разве на неё проживёшь? Вечером Ларс заехал к нему, попытался извиниться, но Эйнар не стал слушать, грубо прервал и потащил кататься. Ему не нужны были ни его извинения, ни его деньги. И временами Ларсу казалось, что и он сам не нужен.
На работе всё также было скучно. Ларс исправно выполнял поручения и бездумно делал всё, что от него требовали. Нелюбимое дело не грело. Не хотелось проявлять инициативу, делать что-то лучше, стараться. Он просто отрабатывал каждый день по четыре часа и убирался из душного офиса. Пусть старший брат Тир был доволен его работой и даже предлагал возглавить новый филиал в Бергене, но его энтузиазма Ларс не разделял.
Тир, несомненно, видел, что работа брату в тягость, но Ларс сам напрямую ничего не говорил, и не мог же Тир его просто выгнать.