На языке мертвых
Шрифт:
— Есть бисквиты? — заметил Джефф с нарочитым равнодушием.
— Да, мой дорогой, — сказала миссис Ланкастер. — Тебе нравится твой новый дом?
— Очень, — ответил Джеффри с набитым ртом. — Очень, очень, очень.
После этого заверения он замолчал, сосредоточенно уминая пирожные. Проглотив последний кусок, он снова оживился:
— О, мама! Здесь столько чердаков. Мне Жан сказал. Можно их посмотреть сейчас? Может быть, там есть секретная дверь. Жан говорит, что нет, но я думаю, что точно есть. И еще здесь куча труб (его мордашка засветилась), можно я поиграю с ними? Можно я посмотрю на паровой котел?
Он произнес
— Мы пойдем туда завтра, мой дорогой, — сказала миссис Ланкастер. — Иди скорее за кубиками и построй красивый дом или лучше машину.
— Я не хочу строить дам.
— Дом, — поправила она.
— Дом. И не хочу строить мотор.
— А паровой котел? — предложил дедушка.
Лицо Джеффри засветилось.
— С трубами?
— С кучей труб.
Совершенно счастливый, Джеффри побежал за кубиками.
Шел дождь. М. Винборн прислушался. Да, безусловно, это был дождь. Но он бы поклялся, что слышал шаги.
В эту ночь ему приснился странный сон. Он шел по городу, видимо, большому городу. Но населенному детьми. Не было ни одного взрослого: только дети, толпы детей. Все смеялись, крича ему: «Вы его привели?» Казалось, он понял, что они хотели сказать, и грустно покачал головой. Тогда дети отвернулись и стали плакать, жалобно всхлипывая. Город и дети исчезли, М. Винборн проснулся. Он был в своей кровати, но всхлипывания звенели в ушах. Хотя он совершенно проснулся, слышал их очень четко. Джефф спал на нижнем этаже, тогда как этот детский плач шел сверху. Он сел в постели и зажег свет. Тотчас всхлипывания прекратились.
М. Винборн не сказал дочери ни слова ни о своем сне, ни о том, что произошло потом. Это не было воображением — в этом он был абсолютно уверен. К тому же через некоторое время он услышал то же самое днем. Конечно, ветер завывал в дымоходе, но нет, это, это был хорошо различимый звук, ошибка невозможна. Это были всхлипывания ребенка, непрекращающиеся, терзающие.
К тому же, оказывается, не он один их слышал. Он застал экономку, говорящую горничной, что, на ее взгляд, няня не очень добра к маленькому Джеффри: «Не позднее этого утра я слышала, как он плачет, сотрясается от слез!» Но Джеффри пришел к столу, пышущий здоровьем и сияющий от счастья, как к первому, так и ко второму завтраку. М. Винборн хорошо знал, что Джефф не плакал в то утро: это другого слышала экономка, другого ребенка, чьи шаги заставили его вздрогнуть не раз.
Только миссис Ланкастер не слышала ничего. Может быть, ее уши не были способны уловить звуки другого мира.
Но однажды и она была потрясена.
— Мама, — сказал ей жалобно Джефф, — разреши мне поиграть с маленьким мальчиком.
Миссис Ланкастер, которая что-то писала, подняла глаза улыбаясь:
— Какой маленький мальчик, мой дорогой?
— Я не знаю, как его зовут. Он был на чердаке, сидел и плакал. Но когда увидел меня, убежал. Может быть, он испугался (в голосе маленького Джеффа появился оттенок легкого презрения). Не как большой мальчик! И потом, когда я играл с кубиками у себя в комнате, увидел его около двери. Он смотрел, как я строю, и у него был грустный вид, как будто он хотел играть со мной. Тогда я ему сказал: «Давай строить мотор». Но он ничего не ответил, стоял с видом, как будто…
Миссис Ланкастер встала.
— Жан прав. Здесь нет другого маленького мальчика.
— Но я его видел, мама! Пожалуйста, разреши мне поиграть с ним! У него такой грустный вид, он такой одинокий и несчастный! Я хочу его утешить.
Миссис Ланкастер собиралась ответить, но ее отец покачал головой.
— Джефф, — сказал он очень мягко, — правда, этот маленький мальчик несчастен. Может быть, ты можешь что-нибудь сделать, чтобы ему помочь. Но ты должен сам придумать как. Ты сам. Это как головоломка. Понимаешь?
— Это потому, что я вот-вот стану большим, я должен придумать сам?
— Да, потому что ты становишься большим.
Малыш вышел, и миссис Ланкастер повернулась к отцу с негодованием.
— Отец, это абсурд. Потворствовать тому, чтобы он верил в суеверия слуг!
— Никто ему ничего не говорил, — тихо ответил старик. — Он видел то, что я слышу и что я, может быть, способен был увидеть, если бы был в его возрасте.
— Это смешно. Почему я ничего не вижу и не слышу?
М. Винборн улыбнулся дочери немного утомленно и ничего не ответил.
— Почему? — повторила она. — И почему ты сказал ему, что он мог бы помочь этому…этому..? Это бессмысленно!
Старик бросил на нее задумчивый взгляд.
— Правда? — сказал он. — Помнишь стихи:
Каков этот Светоч, Что дает возможность Детям видеть в темноте? «Слепой рассудок», — ответил эмпирей.Джеффри обладает этим — слепым пониманием, слышанием. Как все дети. Становясь взрослыми, мы теряем этот светоч, нас выбрасывает в реальность, иногда, старея, люди обретают слабую искру. Но в детстве он светит ярче всего. Вот почему я думаю, что Джеффри мог бы что-то сделать.
— Я не понимаю, — слабо прошептала миссис Ланкастер.
— Я тоже. Но этот… этот ребенок страдает и хочет быть избавленным. Как? Я этого не знаю. Но это так ужасно когда думаешь об этом… Он плачет, он рыдает и разбивает сердце… Ребенок.
Через месяц после этого разговора Джефф серьезно заболел. Западный ветер дул с большой силой, а Джефф не был никогда особо крепким. Врач, покачав головой, сказал, что речь идет о случае, крайне тревожном. Потом, отозвав М. Винборна в сторону, признался, что надежды нет.
— Ребенок не смог бы дожить до взрослых лет, — добавил он. — Его легкие серьезно поражены уже очень давно.
Дежуря около сына, мадам Ланкастер поверила в существование другого ребенка. Сначала всхлипывания были очень похожи на завывания ветра, потом мало-помалу они стали различаться и стали совсем ясными, узнаваемыми.
Наконец, она услышала их в тишине: всхлипывания ребенка, монотонные, безнадежные, душераздирающие.
Состояние Джеффа не переставало ухудшаться. В бреду он без конца говорил о маленьком мальчике. «Я хочу помочь ему уйти! — кричал он. — Я очень сильно хочу».