На Юг, к Земле Франца-Иосифа
Шрифт:
Ветер и вечером продолжает дуть N. Пошел снег.
Сильный N ветер, почти шторм. Он треплет нашу палатку, завывает и переставляет лед в различных комбинациях. Кругом много воды, но плыть по ней невозможно. Лед, гонимый ветром, по-видимому, свободно несется на SSW. Ничто не стесняет его движения, и можно предположить, что где-то южнее есть большое пространство свободной воды, куда и выносится лед.
Пользуясь прояснившимся на несколько минут горизонтом, я взял высоту солнца. За сутки нас подало на юг на 7 миль. Недурно. Положим, что и ветер сегодня крепкий. Дна достать и сегодня не удалось. По-старому нигде не видно ничего похожего на землю. Раньше я смотрел и ждал землю в южной части горизонта, но теперь внимательно осматриваю горизонт кругом, не исключая и севера. Странно, где мы можем быть? Неужели возможно, что мы
Но этого трудно было ожидать. Вероятнее всего, мы находимся севернее Земли Александры. Насколько я помню, Нансен на пути от места своей зимовки на острове Джексона к мысу Флора видал вдали, должно быть, эту землю. Она была, кажется, низменна и сплошь тогда покрыта снегом или ледником. Немудрено, что мы ее сейчас не видим, но должны скоро увидеть.
Острова же кронпринца Рудольфа и другие, лежащие к югу от него, по всей вероятности, остаются много восточнее от нас. Если это предположение мое верно, то наше положение хуже, чем мы желали бы. Я предпочел бы попасть на путь Нансена, так как об этом пути мне хоть немного известно. Знаю, что там есть и моржи, и медведи, и птицы, следовательно, мы там не померли бы с голоду. Тот путь у меня тщательно записан в мою записную книжку, которую я называю «лоцией». С Землей же Александры дело обстоит у меня гораздо хуже: она совершенно неизвестна мне, и ее северные берега даже нанесены у меня на карте пунктиром, как они были нанесены и на карточке Нансена. Но поживем – увидим. Не буду пока загадывать вперед. Одно можем сказать, что нам надо двигаться на SO и отнюдь не сдаваться к западу. Но сейчас об этом нечего и думать. По этому льду одинаково нельзя идти как на запад, так и на юг, так и на восток.
Забились мы в палатку и ждем перемены в нашем положении, благо мяса у нас теперь довольно.
Ветер не утихает, и «на дворе» сильная метель. Луняев убил тюленя специально для топлива, так как тюленье сало лучше горит. По полынье ходят волны и сейчас, когда нужно было ехать доставать убитого тюленя, мои «моряки» даже струсили и начали прятаться друг за другом. Поехал я, чтобы подбодрить их. Эх, лишь бы только побольше этих волн, а «моряки» привыкнут, когда придет нужда! Где много волн, там много воды, а следовательно, есть и дорога, которая нужна нам.
И вчера, и сегодня продолжает дуть сильный ветер. Метель и мокрый снег. Погода такая, про которую говорят, что «хороший хозяин и собаки не выгонит на двор».
Сыро «на дворе», сыро и в палатке у нас. От долгого проживания на одном месте под палаткой снег и лед подтаивают, и вода копится в образовавшейся яме. Третьего дня мы переставляли палатку на новое место, но сегодня опять у нас мокро. Подстилки под нами, малицы, совики и даже наша одежда намокли, хоть выжми. Озябшие, сидим мы в своей палатке, словно обложенные компрессами, и мрачно молчим. Таково влияние погоды. Просушить наше имущество в такую погоду нечего и думать, и мы только переодеваем малицу задом наперед и жмемся поближе к нашей печке. Эта новая печка сделана у нас по образцу утопленной: она так же, как и та, страшно много требует топлива, так что тюленей только добывай. Хорошо хоть то, что в полынье, у которой мы стоим, тюлени «выстают», несмотря даже на плохую погоду, и когда топливо понадобится, оно у нас будет. Всех лучше у нас стреляет Луняев. Он стреляет прямо артистически, и многими уже тюленями мы ему обязаны. По тюленю стрелять трудно. Слишком неожиданно он покажет ненадолго свою голову, и слишком мала и подвижна эта мишень-голова. Убить же тюленя на воде можно, только разбив ему череп. Тогда тюлень, если он достаточно жирный, остается плавать на поверхности воды. Вообще, тюлень очень «крепок на рану». Если вы даже очень тяжело раните его, когда он лежит на льду, он все равно уйдет в воду. Но мы мало видели их лежащими на льду и ни одного не убили.
Сегодня, когда я вышел из палатки посмотреть на горизонт, на другой стороне полыньи увидел неожиданно медведя. Он тоже заметил меня и, подняв голову, с удивлением следил за мною. Я сделал вид, что испугался, и стал прятаться за ропаки, надеясь, что он подойдет поближе, но медведь этот был осторожный и ближе подходить не желал, или не желал вымокнуть в полынье.
А иногда нам удавались такие уловки. Медведь, видя, что от него прячутся
Очень любопытная картина, когда медведица, удирая, переправляется через полынью по тонкому льду. Она ползет на брюхе, широко раскидывая толстые лапы, и медвежата, как лягушки, очень комично во всем подражают ей. Хотя медведи очень хорошо плавают и ныряют, но в холодную погоду зимой предпочитают переправы по тонкому льду, не желая мокнуть. Но один раз мы были свидетелями, как удирающий медведь на большой полынье, покрытой тонким льдом, пробил лед, нырнул и, пройдя подо льдом большое расстояние, пробил головой лед, показался на несколько секунд только для того, чтобы оглянуться на погоню, после чего опять нырнул и вышел у края полыньи на толстый лед.
Ни вчера, ни сегодня определиться мне не пришлось, но нас продолжает нести на SSW, в чем я убедился, вытравив в воду линь с грузом. Заметил я, что полыньи периодически то сжимаются, то разводятся в определенное время. Теперь уж я уверен, что вся эта перестановка льда есть дело приливов и отливов, которых раньше, когда мы были далеко в море, заметно не было.
К вечеру погода стала утихать. Два человека отправились искать ушедшего медведя, но только я думаю, что из этого ничего не выйдет.
Намереваемся распрощаться с одними нартами и одним каяком, так как они пришли положительно в негодность: поломаны вдребезги. Мы пробовали и убедились, что в трех каяках можем поместиться все десять человек, а если два из них еще связать вместе, то не страшны никакие волны. Провизии же у нас, не считая медвежьего мяса, осталось только 12 мешков сухарей, т. е. 6 пудов, фунта 3 соли и фунта 4 бульона Скорикова. Затем идет теплая одежда, лыжи, посуда и самая наша драгоценность, вся наша надежда – патроны и оружие. Сейчас воспользуемся поправившейся погодой и начнем сушить на ветру нашу намокшую рухлядь и сушиться сами. А то даже противно сидеть в этих «компрессах».
Погода меняется: северный ветер затих и потянул слабенький S. Опять настала та туманная или мглистая погода, тот какой-то особенный матовый свет, казалось бы и несильный, при котором так невыносимо болят глаза. Все предметы, даже близкие, рисуются, словно за кисейной завесой, иногда даже двоятся, ни на что нельзя смотреть пристально широко открытыми глазами, а только прищуренными, и то поминутно давая им отдыхать. Временами горизонт расчищается, солнце кажется за облаками матовым шаром, и мне удалось взять его высоту.
Опять приходится удивляться быстроте дрейфа на юг, широта получилась 81°9’. Не буду особенно доверять сегодняшнему определению: во-первых, болят глаза, а во-вторых, горизонт все же неясный.
Около четырех часов, при мглистом же горизонте, на OSО от места нашей стоянки я увидел «нечто».
Не могу сказать наверно, что это такое. По крайней мере, землю я не так представляю себе. Это были два белых или даже розоватых облачка над самым горизонтом. Они долго не меняли ни формы своей, ни места, пока их не закрыло туманом. Не понимаю, что это такое; я даже ничего не говорю про виденное мною своим спутникам. Слишком часто приходилось нам ошибаться за два месяца нашего скитания по льду и принимать за землю и облака, и отдаленные торосы.