На Юге, говорят, теплее

Шмыков Роман

– Меня злит всё это. Вся эта дорога. И разбойники, и эти люди с корой вместо кожи. Я ненавижу их.

– Я тебя понимаю, но злость отбирает больше сил, чем радость, поэтому лучше…

– Веселиться без причины?

– Нет. Хотя бы меньше думать о злости – это лучше.

– Мне трудно.

Я знаю, что трудно, я должна была сказать это, но решила промолчать. Да и сама Алиса знает, что я знаю. Слишком много понимания в этой детской голове, закрытой ото всех, кроме её хозяйки. Я до сих пор думаю, что Алиса не начинала говорить в детстве

так долго не из-за особенностей развития, а потому что слишком много хотела сказать, настолько много, что это стало бессмысленным. Она всё знала, во всём разбиралась и не видела смысла это кому-нибудь доказывать.

Заправок не было, пустых брошенных машин тоже. Луна уже появилась в небе, цветная, как будто всё небо было затянуто огромной радужной плёнкой, а мы всё никак не могли найти укрытия на ночь.

– Нам снова придётся ночевать в траве?

– Кажется, да. – Я сама отвергала эту мысль, надеясь найти хотя бы землянку, но вокруг ничего. И даже разметка с дороги пропала, превратив асфальт в серую, каменную реку. Алисину руку всё труднее удерживать, и я отпустила её холодную ладонь, повисшую вдоль тонких ног с острыми коленями.

Алиса молча, не издавая ни единого звука, стала толкать меня бедром в сторону обочины, прислонившись к моему бедру понурившейся головой. Мы свернули в кусты, плотно закрывавшие всё, что было позади них, но при этом видели всё, что было над нашими головами. Закрытые плотной стеной кустарников, мы расстелили мешки и улеглись ногами друг к другу, почти соприкасаясь стопами. Я сняла обувь, словно достав стопы из тазика с очень горячей водой. Кровь отступила от мозолей, и даже сквозь не очень приятный запах я поняла, что жить уже на так плохо, как казалось каких-то десять минут назад.

– Алис, помнишь, какая планета идёт следом за Землёй?

– От солнца?

– Да.

– Марс. Нам о ней рассказывала Мария Анатольевна на уроках окружающего мира.

– А знаешь, мой отец однажды видел марс.

– Деда Коля? Как? Он был в космосе?

– Нет, Алиса, он наблюдал его с Земли. В телескоп, когда Марс находился близко к нашей планете, его отлично было видно. Папа говорил, что Марс очень красивый.

– Я бы тоже хотела его увидеть.

– Да, милая, и я очень хотела бы, хотя бы ещё разок.

Звёзды стали проглядываться сквозь помутневшее небо, совсем истончившееся между нами и космосом. Интересно, инопланетяне знают, что у нас случилось здесь, на нашей Земле?

– Мам, сколько нам ещё идти?

– Честно?

– Да, – это был неуверенный ответ. – Честно.

– Я не знаю. Если судить по карте, то несколько недель. Но если отталкиваться от запаса наших сил и еды, то месяц. Может, больше.

– Мы успеем до зимы?

– Надеюсь.

Зима стала страшным словом. Всё самое плохое произошло зимой. Первые жуткие холода после войны, способные быстро убить человека, заплутавшего слишком далеко от дома. Нападение этих деревянных человечков. И тот мужчина, когда…

– Спокойной ночи, мам. –

Послышалось рядом со мной. Я продолжала смотреть в небо, и голос Алисы показался каким-то неземным.

– И тебе сладких снов.

Алиса засопела так быстро, что мне стало в каком-то роде завидно. Я уставала просто до жути, но до сих пор не могу нормально и быстро уснуть. Стараюсь успокоить себя, убедить, что буквально заслужила несколько часов отдыха, но ничего. Что это за странное чувство, что не даёт мне увидеть сны? Вопрос повис в воздухе, когда я сомкнула глаза, и картинки из потаённых участков моего воображения начали беспорядочно появляться.

Глава 8

Гриша сразу воспротивился. Он уже готов был встать у двери и перегородить проход, упёршись руками в стены. Таким разозлённым я его ещё не видела никогда, но дело было далеко не во мне – в Алисе. Она этого хотела даже больше моего и, услышав предложение моего папы, чуть ли не прыгнула мне на руки от восторга.

– Нет! Нет! Ни в коем случае, моя дочь никогда не…

– Гриш, папа знает, что делает. Он инструктором работал в молодости. – Я аргументировала, как могла. Но он мотал головой, закрыв глаза. – Всё будет хорошо, я буду приглядывать за ней в оба, как и папа.

– Саша, ты меня слышишь вообще? Я против! Алиса никогда не возьмёт оружия в свои руки!

Сама Алиса в это время стояла у входа в свою комнату и сжимала в руках игрушку. Она неотрывно смотрела на своего взбешённого отца, и это её по-настоящему пугало. Пугало сильнее, чем смерть её бабушки.

– Что, если будет осечка, и она посмотрит в дуло? М? в руках не удержит, или ещё что! Да сотня способов убиться на стрельбище. И что потом? Что я буду делать, если она… если что-то случится?

– Со мной же ничего не случилось, хотя я оружие впервые в руки взяла в пять лет!

– Ты не Алиса!

Я смотрела, как Гриша, брызжа слюной, пытается убедить меня, что научить девочку стрелять – это самая большая ошибка, которую он может допустить. После смерти его мамы он порой стал очень странно себя вести, и в особенности всего, что хоть как-то касается смерти. Оружие у него неотрывно связано с убийством, иначе никак. Таков уж мой Гриша.

– Пап, – начала полушёпотом Алиса, еле попав в перерыв между криками её отца, беснующегося в прихожей. – Я буду осторожна. Может, я даже не попробую. Я просто хочу посмотреть.

– Можешь и дома посмотреть, – не унимался тот, – на компьютере. Пойдём, я включу тебе и на этом закончим этот бессмысленный разговор.

– Гриш, ты сейчас серьёзно?

– А что, по мне плохо видно? – он посмотрел на меня так, как никогда раньше. Да и никогда после этого случая я его таким не видела. Столько гнева в глазах. Лицо пустое, но глаза – они полны огня.

Алиса не дала себя затолкать в свою комнату, и упёрлась в Гришино бедро.

– Пап. Я хочу пострелять.

– Алис, зачем тебе это. Давай лучше… не знаю. Пойдём на аттракционы?