На Юго-Западном направлении, 1943-1945, Воспоминания командарма (Книга II)

Москаленко Кирилл Семенович

Мы знали, что, отступая под ударами Красной Армии, противник повсюду на освобожденной нами территории оставлял свою агентуру для шпионской и диверсионной деятельности.

Многих из фашистских разведчиков удалось выявить, в частности, в ходе Ясло-Горлицкой наступательной операции и после ее окончания. Они выдавали себя за простых солдат, не успевших отступить со своими частями, или переодевались в гражданскую одежду и оседали в местных населенных пунктах. Были выявлены и агенты, засланные фашистским командованием уже после выхода наших войск на данный рубеж. Так, с 15 января по 28 февраля в тылу армии было задержано 747 вражеских солдат, 23 офицера, 125 агентов гитлеровской

разведки - абвера и 37 человек из командно-оперативного состава полиции и карательных органов{330}.

Уже перед самым наступлением, в марте, было поймано 32 агента противника. А в г. Бельско-Бяла была обезврежена группа диверсантов в количестве 8 человек, пытавшихся подорвать электростанцию и водопровод. Наконец, в г. Дзедзице в течение нескольких дней работала вражеская радиостанция, передававшая сведения о сосредоточении наших войск и подготовке наступления.

Как свидетельствует журнал боевых действий 38-й армии, в поимке вражеских агентов самоотверженно помогали антифашисты из числа местных жителей. Например, 6 марта было сообщено нашей службе охраны тыла, что в одном из домов в населенном пункте Микушовице (южнее Бельско-Бяла) скрывается некая подозрительная личность. Наряд красноармейцев, осматривая указанное здание, обратил внимание на то, что в одной из комнат был новый потолок, на котором еще не успела высохнуть краска. Проверка обнаружила, что потолок сделан буквально несколько часов назад: над ним и оказалось убежище, в котором прятался фашистский шпион. На чердаке этого же дома нашли еще и агента гестапо{331}.

Но вся ли агентура противника была выловлена? Не берусь ответить на этот вопрос утвердительно. Вполне вероятно, что если уцелел хоть один шпион, то и этого было достаточно для утечки за линию фронта сведений о подготовке наступления, добытых в полосе нашей или соседних армий либо в расположении полевого управления фронта.

Разведка 38-й армии действовала неплохо. Она постоянно захватывала "языков". Даже незадолго до наступления, 8 марта, были взяты пленные из состава 75-й и 253-й пехотных дивизий. В то же время в тылу противника действовали две разведгруппы инженерных войск - одна с 26 февраля по 5 марта, другая - со 2 по 8 марта. Но ни глубинная разведка, ни опрос пленных, ни наблюдения на переднем крае, ни, наконец, саперы, которые в ночь на 10 марта проделывали в минных полях противника проходы для атакующих подразделений, не обнаружили намерения вражеских войск оставить свои позиции на переднем крае обороны.

И все же враг произвел такой маневр.

Взятые в первый день наступления пленные дали показания, пролившие свет на подробности подготовки противника к отражению атаки. Вот некоторые из этих показаний:

"Вчера вечером, когда я находился в третьей роте, командиру роты было сообщено, что завтра утром, т. е. 10 марта, ожидается генеральное наступление русских. Командиру роты было приказано в 4 часа ночи уйти на вторую линию обороны, оставив впереди только заслон из одного или двух отделений".

"О наступлении мы были предупреждены вчера, и поэтому ничего неожиданного в нем для нас не было".

"9 марта в 24.00 было получено сообщение, что русские утром 10 марта начинают наступление. Нам было приказано к 4.00 по немецкому времени очистить первую линию, оставив в ней одно отделение"{332} .

Так мы узнали, почему ни действиями нашей разведки, предпринятыми до 8 марта, ни опросами захваченных в тот же период пленных не удалось выявить намерений врага. Это объяснялось тем, что приказ об отходе на вторую линию траншей был отдан командованием

противника только вечером 9 марта. Отвод же войск производился уже перед рассветом 10 марта.

Враг произвел его незаметно, воспользовавшись разбушевавшейся метелью, вероятно, как раз в то время, когда мы ожидали улучшения погоды и доказывали необходимость переноса в связи с этим начала наступления. Теперь стало ясно, что это не только избавило бы нас от необходимости вести малоэффективную артподготовку, но и позволило бы спутать расчеты противника, сорвать его план отражения нашего удара.

По-видимому, мы были недостаточно настойчивы. И потому, полагаю, вина за срыв наступления ложилась не только на командование фронта, но и на нас, командармов.

Итак, итоги первого дня операции были весьма скромны. Вместо прорыва на глубину 23-25 км войска армии вклинились в оборону противника на 3-4 км. Вражеские войска не были разгромлены. Все же наша ударная группировка еще обладала большими возможностями, и командующий фронтом приказал продолжать выполнение поставленной задачи. Но, прежде чем мы повторили удар, противник начал целую серию контратак. Первые из них были им предприняты в ночь на 11 марта. Утром контратаки участились. К противостоявшим войскам начало прибывать усиление с соседних неатакованных участков фронта и из глубины. Условия для прорыва вновь резко ухудшились.

Возобновить наступление мы смогли только во второй половине дня 11 марта после 30-минутной артиллерийской подготовки. Но и теперь продвинулись только на 2-5 км.

Ограниченное количество дорог и неблагоприятные метеорологические условия по-прежнему не позволяли эффективно применить всю огневую мощь артиллерии и минометов, сосредоточенных на участке прорыва. Механизированный корпус, вытянувшись вдоль дорог, не смог использовать свои маневренные возможности и ударную силу. Так начали отрицательно сказываться неправильный выбор направления главного удара, время его проведения и потеря элемента внезапности.

До 18 марта включительно ударная группировка фронта продолжала наносить удары по врагу, но так и не смогла осуществить прорыв. Войска противника оказывали упорное сопротивление.

Следует отметить, что если к началу нашего наступления перед фронтом 38-й армии оборонялись в первой линии три пехотные дивизии - 75, 253 и 544-я, то в последующие дни вражеское командование вынуждено было перебросить сюда также 68-ю пехотную, 4-ю горнострелковую, 8-ю и 16-ю танковые дивизии из полосы нашего правого соседа. Противник продолжал непрерывно контратаковать силами пехоты с танками и самоходными установками. Только за четыре дня - с 12 по 15 марта - наши части отразили 39 контратак.

Ко всему сказанному о боевых действиях с 10 по 18 марта можно добавить, что, как они показали, план операции, разработанный фронтом, был недостаточно продуман, а в ходе его осуществления не учитывалось изменение обстановки. Намеченная к прорыву полоса не была сплошной. Между участками прорыва 38-й и 1-й гвардейской армий существовал 4-километровый разрыв, причем первая должна была прорывать оборону врага на левом берегу Вислы, а вторая - на правом, и ей, следовательно, в первый же день операции предстояло с ходу форсировать реку и продолжать наступление на юго-запад. Как уже отмечалось, не была парализована деятельность агентурной разведки противника, что лишило наступление важнейшего элемента - внезапности. Наконец, мы не взаимодействовали с войсками 1-го Украинского фронта, который готовился к проведению Верхне-Силезской наступательной операции и, начав ее 15 марта, завершил окружением и уничтожением вражеских войск.