На Юго-Западном направлении, Воспоминания командарма (Книга I)

Москаленко Кирилл Семенович

Только частями 55-й кавалерийской дивизии и 57-й бригады войск НКВД, как отмечалось в оперативной сводке штаба армии от 16 декабря, "во время боев в районе Россошное - Мартыновка уничтожено до 1000 фашистов. Захвачено 20 орудий и большое количество автомашин и обозы"{48}.

Всего же соединениями нашей подвижной группы за время наступления с 4 по 14 декабря было "убито до 2500 солдат и офицеров. Захвачено 36 орудий, 40 пулеметов, до 30 минометов, 180 автомашин, 270 повозок и другое имущество... Освобождено 170 населенных пунктов"{49}.

В целом в результате наступления на правом крыле Юго-Западного фронта было нанесено серьезное поражение 2-й немецкой армии в районе Ельца.

Наши войска с 6 по 16 декабря продвинулись здесь на запад на 80-100 км, освободили от немецко-фашистских захватчиков большое число населенных пунктов, сорвали планы противника прорваться к р. Дон и отвлекли на себя часть сил 2-й танковой армии, чем способствовали выполнению общего плана контрнаступления под Москвой. Именно это имел в виду начальник генерального штаба немецких сухопутных войск Гальдер, когда он уже 12 декабря 1941 г. записал: "Командование войсками (немецко-фашистскими.- К.М.) на участке фронта между Тулой и Курском потерпело банкротство"{50}.

16 декабря была полностью завершена операция по разгрому елецкой группировки противника. Наша подвижная группа совместно с левофланговыми дивизиями 13-й армии и войсками генерала Костенко выполнила поставленную задачу и потому на следующий день была расформирована. Ее соединения влились в состав 13-й армии, которая готовилась к новой операции - на орловском направлении.

VII

Говоря об особенностях контрнаступления против 2-й немецкой армии в районе Ельца, нужно прежде всего отметить, что оно началось с тех рубежей, на которые отошли наши войска только накануне вечером в ходе оборонительных боев. Иначе говоря, началось без предварительной подготовки и сосредоточения сил, прямо с ходу: вчера оборонялись, отступали, а сегодня перешли в наступление.

Трудности при этом были не только организационные, но и, пожалуй, психологические. Мы все были твердо убеждены в том, что в конечном итоге разгромим фашистов, но каждый боец, командир, политработник представлял себе это не так, как получилось на самом деле. Думали так: сначала остановим противника, затем подтянем необходимые силы, подготовимся и, наконец, всей силой оружия и накопленной нами жгучей ненависти обрушимся на врагов. Действительность оказалась иной, более суровой и требовательной: нам было некогда ждать прибытия свежих сил и у нас не нашлось времени для предварительной подготовки. Обстановка сложилась так, что потребовалось, фигурально выражаясь, лишь повернуться через левое плечо и разить противника, под натиском которого мы еще вчера отступали.

Уже по одному этому можно судить о величии подвига, совершенного воинами в те дни. А ведь боевые действия, о которых я рассказываю, были лишь частичкой грандиозного сражения, развернувшегося тогда под Москвой и закончившегося сокрушительным разгромом отборных немецко-фашистских армий.

Пример подвижной группы, которой мне довелось в те дни командовать, убеждает в том, что исключительно важную роль в моральной подготовке к этому контрнаступлению сыграли политработники и партийные организации войск. Как же им удалось буквально в считанные часы произвести такой глубокий перелом в сознании личного состава частей?

До сих пор отчетливо помню тот день. Я только что принял командование подвижной группой. Читатель, должно быть, помнит, что в ее составе тогда были три соединения - 307-я стрелковая, 55-я кавалерийская дивизии и 150-я танковая бригада. Все они перед тем длительное время вели оборонительные бои и прошли долгий и тяжелый путь отступлений. Сколько сел и городов были вынужденно оставлены врагу! А сколько раз казалось, что вот этот покидаемый нами населенный пункт - последний, и больше не придется отступать, что отсюда повернем обратно, на запад, и вышвырнем захватчиков с родной земли. Но

проходили дни и недели, и в ходе новых боев приходилось опять отступать.

Постепенно угрюмая тень ложилась на наши лица, а в душу закрадывалось какое-то неясное чувство. В нем переплелись и тягостное недовольство собой, и нетерпеливое ожидание прихода других сил, которые смогут лучше сражаться и сделать то, чего не сумели сделать мы.

Обо всем этом я крепко задумался в тот день. Наутро предстояло наступать, и нужно было во что бы то ни стало рассеять неверие в свои силы, распространившееся среди некоторых бойцов, особенно тех, кто сражался с первых дней войны. К такому выводу мы и пришли. Но вывод выводом, думал я, а на деле не легко будет превратить одно лишь чувство ненависти к врагу, владевшее каждым бойцом и командиром, в могучий наступательный порыв. Не так просто это я знал по себе - тому, кто сам побывал во вражеском кольце, по первому приказу пойти в наступление с целью окружения и разгрома противника. Ему нужно было прежде умом и сердцем поверить в то, что он способен выполнить такой приказ и что враг безусловно будет уничтожен именно им, а не кем-то иным, обладающим большими силами.

И в том, что он поверил в это, великая заслуга наших командиров, политработников, всех коммунистов-воинов.

В тот день комиссары и политруки частей собрали коммунистов. Долго совещаться не было возможности, так как до начала наступления оставалось несколько часов. Поэтому разговор был краткий: дальше отступать некуда, и партия приказывает во что бы то ни стало разбить и отбросить врага от Москвы.

О том же толковали затем коммунисты и комсомольцы со всем личным составом частей группы. И происходило это тоже не в порядке официальных бесед или собраний, а как-то между делом. Словом, чем бы ни были заняты в канун наступления бойцы и командиры, они при первой возможности собирались ненадолго, чтобы услышать необыкновенную новость: конец отступлению, начинаем наступать.

А наутро впереди атакующих частей и подразделений стали командиры, комиссары, политруки. Они повели войска в бой. На самых опасных участках фронта заняли места коммунисты и комсомольцы. За ними и вместе с ними пошли в наступление все.

Ничего "магического" во всем этом, конечно, не было. Произошло то, что возможно лишь в армии социалистического государства, где все - и солдаты, и офицеры - объединены единой целью, воодушевлены одними и теми же великими идеями Коммунистической партии. Сказались безграничная вера в родную партию, высокое доверие к армейским коммунистам, сила примера коммунистов и комсомольцев. Сказалась огромная и повседневная воспитательная работа, которую партия вела в народе и в армии.

Об огромной и многогранной деятельности партии на идеологическом фронте Великой Отечественной войны написано со знанием дела немало книг. Мне же хотелось бы здесь отметить лишь некоторые особенности воспитательной, политической работы партии в тот период, способствовавшие тому, что и в самые тяжелые дни войны моральное состояние войск Красной Армии было исключительно высоким.

Это прежде всего правдивость нашей пропаганды. Партия никогда не обманывала народ и армию, со всей откровенностью говорила о грозной опасности, нависшей над страной. Но вместе с тем она спокойно и уверенно указывала путь к избавлению от смертельной угрозы, к победе над врагом. Таким образом, наряду с правдивостью отличительной чертой нашей пропаганды была ясность в отношении целей борьбы и средств для ее успешного завершения. К этому нужно добавить, что твердость и решительность, проявленные партией с первых дней войны в организации и руководстве отпором врагу, придавали особую силу каждому ее слову, обращенному к воинам Красной Армии, ко всем советским людям.