На задворках галактики
Шрифт:
Судьба глаз Губастого была решена. Под вечер, когда на улицах центра города стало по обыкновению многолюдно, а Корф со своей 'пассией' отправился привычным маршрутом в полюбившийся им ресторан, в людской толпе послышались оханья. Пасший Корфов худой начал медленно оседать, вяло и неуклюже пытаясь дотянуться рукой до спины. Опустившись на колени, он уткнулся лицом в мощённый камнем тротуар и застыл. Из-под лопатки у него торчала рукоять ножа. Вокруг неподвижной фигуры начали собираться люди. И сразу же по ушам резанул короткий женский взвизг.
Его молодой напарник в это время пребывал в кафе на этой же улице, чуть дальше по маршруту Корфов,
На следующее утро мимо швейцара 'Адлона' прошмыгнул посыльный мальчишка, сунувший в руку портье запечатанный конверт без единой надписи, со словами: 'для господина Корфа'. В записке Фабрегас убедительно предлагал принять приглашение отужинать вместе с ним в ресторане при казино 'Фунт счастья'. Конечно, можно было бы 'случайно' встретиться с Корфом в одном из тех мест, что он обычно посещал. Но этот сноб Корф, как назло предпочитал те заведения, где Фабрегас в любой момент рисковал услышать, что его присутствие здесь крайне не желательно. Рассчитывать, что ему удастся остаться для всех прочих инкогнито, хозяину городского юга не приходилось. Как-никак, а в определённом смысле он был знаменит. Он и завсегдатаи респектабельных клубов и не менее респектабельных ресторанов существовали в разных мирах, обретаясь в параллельных сферах жизни. И ни одна из сторон не любила проникновения чужаков.
– Для вас письмо, господин Корф, – протянул конверт портье.
Краснов взял конверт, повертел. Ни строчки, ни подписи. Рука портье, между тем, уже превращена в клешню, губы заученно растянуты в дежурной улыбке, невыразительный взгляд устремлён в вечность. Чаевых ждёт, как же ж, обычай такой, понимаем. Пётр Викторович вложил в клешню заготовленную мелкую монетку в десять соренсов. Дежурная улыбочка мгновенно стёрлась.
– Примите заказ. Завтрак в номер, на двоих. Как обычно.
Портье исчез с глаз, а Краснов закрыл дверь и оторвал тоненькую полоску бумаги по краю конверта. Внимательно прочёл записку, потом ещё раз. Текст отпечатан на машинке. Подписи нет. Неважно, собственноручно печатал ли автор записку или под диктовку, в манере строить предложения сквозила большущая, прямо таки огромная самоуверенность, что приглашение в 'Фунт счастья' будет принято. Что ж, если принять приглашение, то до назначенного часа времени валом. А если не принять?
– А не послать бы тебя к чёрту? – вслух подумал Пётр Викторович.
– Кому это вы? – поинтересовалась Комета, выйдя в гостиную в одной пижаме, видимо только-только проснувшись.
Краснов молча протянул ей записку и уселся на стул, машинально шаря рукой по журнальному столику, где обычно оставлял сигареты. Вытащив из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и несколько секунд
– Зачем же сразу к чёрту посылать? – Комета положила записку на столик. – Можно и сходить. Послушать, что там имеет предложить наш 'доброжелатель'.
– Можно-то, можно… – Краснов затянулся и стряхнул пепел в пепельницу. – Но скажи-ка мне, а на кой нам теперь это надо?
– Не вижу причин избегать встречи с местным криминальным боссом.
– Хм. Хорошо, давай порассуждаем. Сколько мы здесь уже сидим? Правильно, три недели. Согласен, само по себе, это ещё не показатель. Но чёрт возьми, три недели, вообще-то, достаточно, чтобы произошло хоть что-нибудь. Получается, мы без пользы форсируем ситуацию, толкая платину всяким хмырям. Без пользы посещаем сборища местного бомонда…
– А мэра мы тоже без пользы прощупали? – перебила Хельга. – А прочие городские власти? И ребята, получается, без пользы уродуются?
– Да так и получается.
– Что-то я вас не узнаю, Пётр Викторович. Куда же пропал непогрешимый патриарх?
– Не пыхти. Будь я непогрешим, мы б не застряли в локусе Темискиры. Лучше вспомни, о чём мы не раз говорили на борту 'Реликта'. Вспомни, сколько лет здесь безнаказанно действуют рунхи. Не ты ли с Оракулом в один голос утверждала, что Фалонт – ну просто идеальное место для рунхов? Согласен, я тоже так думал, да и сейчас так думаю. Но, похоже, их здесь просто нет. По всему выходит, что всё самое интересное происходит за океаном. Поэтому, торчать здесь больше нет смысла. Не сегодня-завтра на нас обратят внимание эмбэшники вкупе с полицией. Насчёт последней, это вполне уже могло произойти, после вчерашнего-то.
– Но откуда полиция узнает, кого пасли те покойники? Сильно сомневаюсь в способностях фалонтской полиции. Уровень преступности говорит сам за себя.
– Как знать, Хельга, как знать, – Краснов выпустил дым и скомкал записку. Потом положил её в пепельницу и поднёс горящую зажигалку. Пламя с жадностью лизнуло бумагу и вот она уже догорает в пепельнице, превращаясь в лохмотья. – Теперь ещё этот королёк уголовного мира. Три недели про нас вынюхивал, небось. Решился, наконец. Если бы мы здесь нащупали 'друзей' наших – рунхов, я бы, скрипя зубами, как неизбежное зло, пошёл бы на обналичивание некоторого количества слитков. Теперь же, я не вижу в этом смысла.
– Но ведь в городе есть и иностранные банки. Можно спихнуть слитки в один из них. Очень сомневаюсь, что информация о нас так уж быстро просочится к эмбэшникам.
– Это было бы так, если бы в этих банках не работали сокарцы.
– Значит, – подытожила Комета, – ужин в 'Фунте счастья' не состоится.
– Боюсь, что придётся принять предложение. Иначе этот наш 'доброжелатель', по простоте своей, сделает какую-нибудь глупость. Тогда мы точно станем объектом пристального интереса всех кому не лень.
Краснов раздавил окурок в пепельнице и бросил взгляд на наручные часы – непременный, в этом мире, атрибут уважающего себя человека. Часы были дорогие, из золотого корпуса, но вместо такого же золотого браслета – добротный кожаный ремешок. Расточительно, конечно, но других часов себе не позволишь, если посещаешь тот же клуб, что и властная верхушка города, где помимо всяких там департаментских начальников и иже с ними, можно было встретить и крупных промышленников, и банкиров, да и знаменитостей сокарского кинематографа из тех, что калибром поменьше (самые-самые из них Фалонт не жаловали).