На задворках империи
Шрифт:
Внутри довольно просторного помещения размещалось несколько десятков гончих собак. Большая часть из них, прибыв с нагонки, отдыхала на невысоких деревянных нарах. Только четыре самых крупных и красивых гончих, оттеснив от дверей молодняк, встретили хозяина повизгиванием и ласками.
– Ах вы мои лапушки, мои быстроногие любимцы! Скоро, скоро я выпущу вас на волков. А то засиделись вы в хлеве, – ласковый голос хозяина утихомирил разыгравшихся псов и те, обступив его со всех сторон, тыкались ему своими умными мордами в ноги, требуя ласки или лакомства.
Граф полез было рукой в карман тужурки, но ловчий, строго взглянув на него, проворчал:
– Ваше сиятельство, опять вы задабриваете собак перед охотой. Совсем избалуете этих кобелей
– А как же, помню, братец, но ничего с собой поделать не могу, – виновато отметил граф и резко выдернул пустую руку из кармана, чем вызвал у своих любимцев недовольное ворчание.
– Ваше сиятельство, – неожиданно оторвал графа от любимого занятия дворецкий в голубой ливрее, – ее сиятельство Вероника Аркадьевна просила напомнить вам, что стол к обеду уже накрыт.
– Ох, – недовольно проворчал граф, – я совсем забыл, что сегодня обед будет раньше обычного. Моя благоверная собирается с дочерью посетить монастырь, чтобы причаститься и передать дары. Ну ничего, я познакомлю тебя со своими борзыми в следующий раз…
Обедала графская семья в роскошно отделанной столовой с высокими китайскими вазами, которые словно часовые стояли у входа, и настенными панно с батальными сюжетами, на одном из которых был изображен генерал на белом коне, ведущий за собой войска на приступ турецкой крепости, на другом – уменьшенная копия гениального творения Ломоносова «Полтавская битва».
Пока Евгений с интересом рассматривал панно, сзади неожиданно раздался тонкий девичий голосок:
– Господин поручик, вы совсем забыли спасенную вами из зеленой пучины пруда прекрасную наяду!
Евгений повернулся кругом и даже успел лихо щелкнуть каблуками, прежде чем увидел графскую дочь: высокую, стройную девушку в белом полотняном платье. Ее лицо, немного широкое в скулах, суживающихся к округленному подбородку, высокий лоб, прямой тонкий нос, огромные голубые глаза, оттененные густыми, падающими вниз ресницами, красиво очерченный небольшой рот, с алыми, слегка как бы припухшими, губками, было довольно милым. Целый каскад русых локонов, ниспадающих на плечи, вился вокруг открытой, тонкой шеи. Руки у нее были маленькие, изящные, с тонкими пальцами. В стройном, гибком стане чувствовалась сила и нервозность. Все это Евгений увидел и оценил тотчас, еще даже не успев перекинуться с ней ни единым словом. Больше всего его, словно магнитом, притягивали к ней не столько красота и изящество, сколько большие голубые, как Памирское небо, глаза, которые, словно глубокие, полноводные колодцы, манили его своей живительной прохладой. От продолжительного и пристального взгляда поручика девушка смутилась.
– Простите меня, мадмуазель Варенька, за столь вызывающее поведение, – виновато отводя глаза, попросил прощения поручик, – но я не узнал вас сразу. Вы так выросли и похорошели, что от вашей несравненной красоты у меня просто голова пошла кругом.
Выслушав заслуженный комплимент, девушка улыбнулась.
– Да, много воды утекло с тех пор, как вы были у нас в последний раз, – с сожалением отметила она, – тогда вы тоже были в форме и сильно зазнавались.
– Я тогда только-только кадетом стал, – словно оправдываясь, промолвил Евгений, – а вы небось уже и Смольный институт окончили?
– Да! – обрадованно согласилась Варенька. – Я там много чему научилась, – доверчиво добавила она.
Разговор почему-то не клеился. Евгений вдруг со стыдом вспомнил, как в прошлый свой приезд довольно своенравно обращался с Варенькой, тогда еще худенькой, голенастой девчонкой, которая, увидав его в кадетской форме, то и дело норовила оторвать блестящую пуговицу или нацепить себе на голову его фуражку. Когда они проходили возле пруда, питающего парк, Варенька попыталась в очередной раз стянуть с его головы картуз, но он грубо оттолкнул ее от себя,
Из затруднительного молчания их вывел граф. Заметив, что молодые люди явно стесняются друг друга, он задорно пробасил:
– Варенька, краса моя ненаглядная, разве так развлекают своих спасителей? Я приказываю тебе подойти и поцеловать этого храброго красавца-офицера.
Девушка покраснела до корней волос, но ослушаться отца не посмела. Подойдя к Евгению, она приподнялась на цыпочках и чмокнула его в щеку. У поручика, не раз смотревшего в Памирах смерти в глаза и не боявшегося ни черта, ни дьявола, словно от прямого попадания горской пули все померкло в глазах, и ему показалось, что от внезапно нахлынувшего счастья у него закружилась голова. Еще до конца не осознавая своих нежных чувств к ней, Евгений в ответном душевном порыве с благоговением поцеловал Вареньке ее хрупкую, тоненькую ручку.
– Вот это по-нашему! – удовлетворенно промолвил граф. – Вероника Аркадьевна, душенька, приглашай нашего гостя к столу.
В столовую павой вплыла дородная хозяйка, графиня Вышегородская.
– Дай-ка, и я тебя, мой мальчик, поцелую, – подойдя к Евгению, сказала графиня и по-матерински поцеловала его в лоб. – Садись, не побрезгуй откушать с нами чем Бог послал, – пригласила она гостя к столу, указав место рядом с Варенькой.
Евгений был словно в тумане, чувствуя близкое присутствие с первого взгляда явно полюбившейся ему девушки, не смея поднять на нее глаза. Он невпопад отвечал на вопросы радушных хозяев, то и дело ронял то вилку, то нож. Проворные лакеи тут же меняли прибор, и все делали вид, что ничего необычного за столом не происходило.
После обеда граф пригласил гостя выпить по бокалу коньяку. И если бы он не напомнил Евгению о деле, с которым тот приехал к нему, то Баташов так и уехал бы домой, не заверив купчую.
Всю дорогу, пока двуколка, громыхая на ухабах, катила в имение, Евгений не переставал думать о Вареньке и с нетерпением ждал следующей встречи с ней.
Евгений впервые принимал участие в торжественном выезде на псовую охоту и потому с удивлением и интересом наблюдал за живописной картиной, раскинувшейся перед ним. Все графские люди были облачены в форменную одежду, состоящую из разноцветных кафтанов и шаровар, добротных яловых сапог, суконных серых плащей и фуражек военного образца. Каждый имел охотничий нож для приемки волка от собак и арапник, борзятники – ременные своры и небольшие рожки для подачи сигналов, выжлятники – смычки и позывистые рога.
Во дворе усадьбы сначала выстроилась стая багряных гончих с доезжачими и выжлятниками, имея по обе стороны конных борзятников в ярких кафтанах, с борзыми темных окрасов на своре, потом свое место заняли стая пегих гончих и борзятники в темных кафтанах с 18-ю сворами борзых пегих и светлых окрасов. Впереди стояли, с трудом сдерживая своих коней, верховые – доезжачий и выжлятники со стаей гончих. За ними выстроились в линию борзятники, держа лошадей в поводу и собак на своре. Справа от линии борзятников располагался спешившийся заездной, а слева – ловчий. Вся эта явно будоражащая кровь каждого истинного охотника пестрая картина, освещенная лучами восходящего солнца на фоне окруженного парком графского поместья, дышала какой-то необычайной силой и прелестью, понятной лишь немногим.