На запад от солнца
Шрифт:
— Пол, дай мне бинт из твоей аптечки.
— Вы сошли с ума? — сказал Спирмен.
— Это шанс, — сказал Сирс Олифант, не повышая голоса. — Док знает, что делает. А тебе бы следовало понять, Эд, что его не остановишь.
Райт поочередно показывал пальцем на забинтованное плечо Пола и на раненую руку гиганта. Покрытый косматой шестью лоб сморщился в видимом усилии мысли. Дороти с трудом прошептала:
— Док… нужно ли…
— Он знает, что мы друзья. Он давно за нами наблюдал. И видел, как Пол был ранен, и как мы его бинтовали.
Гигант продолжал дрожать, но явно не от страха, а от боли.
— Человек… человек…
Райт
— И он знает, что эта штука у тебя — оружие, Эд. Ты отложишь пистолет в сторону?
— Он способен разорвать вас на части, док. Вы отдаете себе отчет?..
— Но он этого не сделает. Дайте шанс протоплазме.
Райт уверенными движениями бинтовал плечо существа. Рана, покрытая уже запекшейся кровью, скрылась под бинтами, и гигант не делал попытки помешать Райту.
— Ч'ло-веек, — произнес он, пробуя на язык незнакомые сочетания звуков, и коснулся своей груди. — Эсса кана.
Он потрогал повязку на ране.
— Эсса кана — человек, — сказал Райт. Его пошатывало от усталости.
Гигант ткнул пальцем в кровавое месиво под ногами и пробурчал:
— Каван.
Он вздрогнул, и сделал рукой жест, объединяющий тот участок размерами примерно в четверть мили, где озеро и джунгли встречались, образуя болото с черной водой. Затем он уставился, что-то бормоча, на крылатых тварей, летающих над лугом, и наконец на удивление легонько коснулся повязки на плече Пола.
— Омаша, — сказал он, указывая на летучих тварей. Он указал на винтовку у Сирса за плечом и поднял кверху два пальца. — Омаша.
— Да, мы убили двух омаша. Сирс-человек. Пол-человек. Райт-человек.
Гигант постучал себя по шерстистой груди.
— Миджок.
— Миджок-человек… Послушай, Миджок, почему ты не изучал антропологию под моим руководством пятнадцать лет назад? Мы бы мгновенно наладили контакт, не проходя через все эти утомительные формальности!
Миджок явно был знаком с понятием смеха. Его уханье в ответ на тон и улыбку Райта не могло быть ничем иным. Но Райт уже чуть не падал с ног и тяжело дышал. Дороти прошептала:
— Пол…
Пол больше не мог терпеть это все: боль в плече, невыносимое нервное напряжение последних минут, усталость, лихорадку, головокружение.
— Это все воздух…
У Райта подогнулись колени. Сирс уронил винтовку, поддержал Райта и повел его в шлюпку. Пол наблюдал за происходящим сквозь дымку отчуждения. Райт смотрел перед собой пустым взглядом… Пол так и не понял, как он сам оказался сидящим на земле. Где-то рядом была Дороти, ее милое лицо. Пол потянулся и нашел ее щеку. Щека пылала жаром, и голос Дороти звучал словно издалека:
— Пол… я о тебе позабочусь…
И лицо Миджока тоже было здесь, рядом — красный призрак, вдруг ставший черным.
5
Пол Мейсон неотрывно смотрел в синее спокойствие, в легкое шевеление веток на фоне неба: волшебная картина, которую он когда-то, давным-давно, видел в месте под названием Нью-Хемпшир. Те давние времена вовсе не ушли в небытие; память сохранила их и вот сейчас без спроса вернула его туда. «Какой недальний путь! Меньше пяти световых лет: на звездной карте это можно отметить лишь кратчайшей из линий…» У него ничего не болело, и он чувствовал полнейшее спокойствие. Время? О да, этот приятный глухой стук сердца в крепком, привычном теле (его собственном,
— Ты пришел в себя! Милый… Нет, Пол, не подымайся так сразу, лежи а то у тебя разболится голова. Моя разболелась. — Дороти скользнула к нему в объятия, устраиваясь на сгибе руки. Она смеялась и всхлипывала. — Ты пришел в себя…
Худой старик сидел, скрестив ноги, на подстилке из серого мха.
— Как долго?.. — спросил его Пол.
Кристофер Райт улыбнулся, теребя и щипая кожу на своем тощем горле, сером от пробивающейся жесткой щетины.
— День и ночь, как сказала мне сиделка. Знаешь, кто? Ты только что целовал ее. Сейчас снова раннее утро, Пол. Она утверждает, что не теряла сознания окончательно. Я очнулся час назад. Никаких плохих последствий. Остальные вырубились, когда уже стемнело — как и следовало ожидать. Они подверглись воздействию воздуха Люцифера на тринадцать часов позже нас.
Теперь Пол заметил их, лежащих на подстилках из серого… мха, что ли? И там, где они с Дороти лежали, прижавшись друг к другу, тоже был подстелен тот же самый приятный материал — сухой, пружинистый, с запахом клеверного сена.
— Постелями мы обязаны Миджоку. — Райт кивнул в сторону гиганта, который принес моха и для себя тоже, и сейчас лежал на подстилке лицом вниз. Он спокойно дышал, и бугры между его лопаток слегка подымались и опускались в такт дыханию. Голова Миджока покоилась на его руке, лицо было повернуло в сторону пурпурного леса.
— Он охранял нас всю ночь, — прошептала Дороти.
— Так ты все время была в сознании? Расскажи.
Дороти говорила тихо. Пол посмотрел на возвышающийся за барьером из веток корпус шлюпки. Шлюпку развернули так, что она была обращена носом к западу — надо полагать, работа Эда. Теперь огонь из дюз в случае их запуска вырвался бы в сторону озера, ничего не повредив. Тень шлюпки заслоняла их от жаркого солнца. Сверкающее творение человека двадцать первого века, единственный чуждый предмет в этом утреннем мире, исполненном первозданной дикости. Дороти рассказала, что недомогание обернулось для нее внезапным параличом: она видела, слышала, сознавала, что тело ее горит в лихорадке, но не могла и пальцем шевельнуть. Затем ее покинуло даже ощущение внутреннего жара — остались только глаза, уши, и наблюдающий мозг. Ей примерещилось, что она мертва, и больше не дышит…
— Но на самом деле я дышала. — Смуглое лицо Дороти сморщилось от искреннего смеха. — Это привычка, от которой я не собираюсь отказываться!
— Нейротоксин, — сказал Райт, — и весьма интересный. На Земле, когда я считал себя ученым, мне никогда не доводилось слышать о чем-либо похожем.
Такое состояние продлилось весь день, рассказывала Дороти. С наступлением темноты к ней постепенно вернулось осязание. Она смогла двигать руками, потом ногами и головой. В конце концов она приподнялась и села, испытав при этом резкую головную боль, которая чуть ее не ослепила. А потом Дороти уступила всепоглощающей потребности уснуть.