На запад от солнца
Шрифт:
— Хм-м. Может, тебя тревожат мысли о том, что отец второго ребенка Дороти…
— Нет-нет. Мы давно обговорили это. Она гордится своей беременностью.
— То, что хорошо с точки зрения генетики, может быть хуже некуда психологически.
— Нет, приятель. Не думай так. Мы с Дороти близки друг другу, как никогда.
Сирс помолчал немного и негромко произнес:
— Поздняя ночь. Нью-Йорк. Дождь. Огни редких машин. Уличные фонари золотыми рыбками отражаются в мокром асфальте…
— Рыжие травы на лугах Нью-Хемпшира…
— Давай не будем. Я скучаю по гудкам катеров. Город, выплывающий из тумана. Назовем это раной, которая очень уж медленно заживает. И посмотри-ка на берег.
Пол бросил взгляд через канал, и только теперь, с подсказки Сирса, увидел, что очертания скал складываются в рисунок человеческого лица. Лоб, нос, подбородок. Ниже — округлый каменный выступ мог быть могучим плечом, напрягшимся в героическом усилии. Вокруг царил обычный каменный хаос, в котором уже никакое воображение не могло разглядеть продолжения гигантской фигуры.
— Вижу. Он смотрит на запад. Мимо нас, прямо на солнце.
— Да нет же, Пол. Он смотрит на запад от солнца…
Лесная девушка с рыжей шерстью спустилась из леса к людям.
— Я устала.
Арек прожила на свете двадцать два года. Она была семи футов ростом, и уже почти взрослая, хотя не совсем. Когда настанет следующая Красная-луна-перед-дождями, то есть через десять месяцев, ее тело, возможно, уже потребует, чтобы Арек приняла участие в любовных безумствах взрослых. Если нет, девушка останется с детьми, чьи игры в это время тоже принимали невинно-эротический характер, и вместе с другими старшими возьмет на себя заботу о самых маленьких. Сирс дружески ухмыльнулся, когда Арек присоединилась к ним.
— Устала или ленишься?
— И то, и другое. Вы, черины, не умеете лениться по-настоящему.
Пол подумал, что название «черины» тоже стало для них совсем привычным. Это было пигмейское слово, обозначающее «на полпути». Пэкриаа воспользовалась им, потому что Райт и его народ по росту находились посредине между ее народом и гигантами. Но Райту оно понравилось в качестве имени нарицательного. Ученый усмотрел в его буквальном смысле неочевидную иронию.
— Работать и лениться одинаково хорошо. Почему Эд Спирмен никогда не может спокойно посидеть на солнышке? Или это не мое дело?
— Ничего подобного, — хихикнул Сирс. — Ну, просто Эду нравится действовать. Может быть, это в нем говорит человек техники. Он постоянно должен быть занят.
— Это похоже на то, как если-бы кто-нибудь никогда не спал, все время бодрствовал.
Арек удобно растянулась на траве. Она лениво сорвала пучок травы и высыпала на мягкий пушистый мех своих четырех грудей.
— Зеленый дождь… Я хочу остаться жить на этом острове. Они прилетят?
— Надеемся, что да. Миджок будет здесь вместе с доком.
Девушка вздохнула.
— Миджок — хороший мужчина. Я думаю, что он будет моим первым, когда придет мое время…
— …звучал, как раскаты грома, — сказал Пол, подыгрывая. Любимая волшебная сказка… Он вдруг вспомнил своего младшего брата, который остался на Земле. Может быть, он еще жив.
— Слушайте океан… — прошептала Арек.
Пол с трудом отделял шум океана от журчания ручья, вытекающего из пруда. Горный гребень доходил почти до самого берега на северной оконечности острова. Белый пляж, где они укрыли шлюпку в тени скал, был обращен к материку. К западу от пляжа стена красных утесов тянулась вдоль всего острова, закрывая его от моря. Западный ветер не давал собраться на ней плодородной почве. Время от времени над скалами вспыхивала и гасла радуга, когда необычайно высокая волна разбивалась о камни, вздымая пенный фонтан.
— Слышите, что он говорит? «Ещ-ще раз-с-с…» Почему остальные медлят перебраться сюда?
— Народ Пэкриаа не готов.
— Ох, Сирс! — Арек безрадостно засмеялась, отряхнула с себя траву и села. — Я вспоминаю, как мать учила меня трем ужасам нашего мира. Она взяла меня с собой в холмы, нашла нору и стала бить камень о камень, пока живущая в норе тварь не ошалела и не выскочила наружу. Она не боялась ничего — кроме света. Мать прикончила тварь и дала мне понюхать. Мне стало дурно. И мы поскорее убежали оттуда. В другой раз мать бросила мертвого азониса на луг, чтобы приманить омаша. Она подбила камнем одного летучего хищника, и велела мне смотреть, как остальные рвут его на части. И в третий раз, когда я уже умела быстро бегать, мы подобрались ночью к деревне Лысых краснокожих…
— Прошу тебя, милая, зови их пигмеями. Это имя, против которого они не возражают.
— Извини, Сирс. Так вот, мы спрятались во тьме, дождались, пока стоящая в дозоре воин отвернется… Там, у них, было плохо. Плохо и неправильно. Вы сами научили нас тому, какие вещи неправильны. А память иногда приводит доводы, которые сильнее слов.
— Законы, которые мы приняли сообща…
— Я чту законы, — мягко сказала Арек. — Закон против убийства был моим первым уроком письма. Но что, если племя Пэкриаа…
— Они медленнее понимают, — огорченно ответил Сирс, и горечь в его голосе была для Арек красноречивее слов. От лесных гигантов невозможно было скрыть даже малейшего оттенка чувств; их внимательные зеленые глаза и чуткие черные уши не упускали ничего.
— Когда они наконец поймут, что не должны рыть ямы с отравленными копьями на дне…
— Но племя Пэкриаа больше так не делает, правда?
— Вроде бы нет, — признала Арек. — Но пигмеи шести других деревень…
— Пяти, милая. Шестую два месяца назад уничтожили кэксма.