На заре и ясным днем
Шрифт:
Каждый год в день рождения пионерской организации — 19 мая — сюда, к подножию памятника, собираются на красную линейку пионеры, чтобы принять в свои ряды юных ленинцев и дать клятву верности заветам Ильича.
В 1978 году исполнилось 40 лет, как стоит в «Большевике» памятник Владимиру Ильичу. Но память сердца хранит этот светлый образ на протяжении шести десятилетий, и в славную годовщину Великого Октября крутогорцы вновь и вновь обращаются к этому священному имени.
И это естественно, как каждый день хлеб на столе.
Уезжаю из Крутых Горок. Зашел в партком к Анатолию Стремякову. Несмотря на ранний час, у него уже посетители. Молодая женщина снимается с партучета. В соседний район едет, замуж вышла. И не успела еще все бумаги заполнить, заходит высокий парень в синей куртке.
— К вам на учет хочу встать, — объясняет, как будто извиняясь.
Подает заявление. Стремяков читает вслух:
— Перелыгин Василий Дмитриевич, тракторист. Альменьевский район…
— И чего же ты к нам вдруг? — спрашивает спокойно.
— Не вдруг, — отвечает. — У вас здесь школа хорошая, учат, говорят, хорошо. А у меня ребятишки. Да и я работу люблю.
— И вот так, не задумываясь?
— Почему это не задумываясь? Я все взвесил. Слышал, что работящих здесь ценят.
Вот и еще одним пахарем стало больше в Крутых Горках. Правда, вопросы о кадрах здесь уже не волнуют хозяйство, механизаторов вполне достаточно. Заботит другое.
— Люди по хлебу истосковались, — объясняет первый секретарь Шумихинского райкома партии Борис Михайлович Тихонов, — по хорошему хлебу соскучились. Засуха вымотала…
Вот сейчас перед севом все готово — люди, техника, семена только первого класса, а настроение очень сложное, тревожное. Только апрель начался, а снега уже как и не было. И влаги в почве совсем мало. Удастся ли все сделать так, как хочется?..
И снова по порядку вспоминаю те сутки, когда сменилось на протяжении их три времени года. И старушку вижу, которая, кутаясь в широкую шерстяную шаль, жаловалась кому-то:
— Господи, да за что же такие напасти на нас! Ведь вчера только было — теплынь, хоть в кофте по улице ходи, птицы пели, а сегодня — вот на тебе — мороз и ветер зимний.
И кто-то из молодых объяснил ей коротко и спокойно:
— Это, матушка, просто жизнь. И радоваться надо всегда этой жизни.
— Чему радоваться? — недоумевала старушка, зябко кутаясь в свою надежную шаль.
И парень стал ей объяснять терпеливо:
— О совхозе хорошо говорят. Радостно. Тяжелый год пережили и хлеб хороший получили — разве это не радость? Единственные в районе за кормами в Запорожье не ездили, а своим обошлись — это же здорово! Квартиры в новом доме получили, что это, по-вашему? Внук ваш в техникум поступил, учиться поехал— как это называется? А вы: «Что за напасти такие на нас!..».
Потом я вспомнил этот короткий разговор, наткнувшись в подшивках «Литературной газеты» на анкету «Наука и общество». Внимание мое привлек ответ профессора Юджина Вингера (США) на вопрос: «Какие наиболее
Профессор Ю. Вингер тогда ответил:
«О каком научном открытии я мечтаю? Я бы хотел, чтобы был найден какой-нибудь способ объяснить всем и каждому, что счастье не во власти, а в работе и ряде мелких достижений».
Я готов прийти на помощь профессору и подсказать, что открытие такое сделано в Советской России 62 года назад и официально закреплено в Основном Законе Союза Советских Социалистических Республик.
Покидал я Крутые Горки со спокойной душой.
Единственное, что мне хотелось на прощание, — встретить в Кургане знающего человека, который смог бы помочь определить место совхоза «Большевик» на общем фоне сибирской земли.
Пусть, может быть, строго, но определенно и справедливо.
В Кургане на этот раз мне не удалось это сделать. Так вот уж получилось. А надо, очень надо было взглянуть на «Большевик» глазами сибиряка, знающего до тонкости, «почем здесь хлебушко достается», человека, который бы помог определить мне, заезжему корреспонденту, и место этого совхоза среди других хозяйств области, и промахи его назвать (если такие были), и заслуги отметить.
Для себя я эту задачу отметил протокольно: «Расставить акценты».
И вот надо же, такая незадача: на обратном пути угодил я в Курган как раз под субботу, а срок командировки истекал уже в понедельник.
Но тут бросил мне спасительную соломинку редактор «Молодого ленинца» Игорь Чумаков и его с азартом поддержал журналист Анатолий Дмитриев.
— Если тебе никак нельзя без этих самых акцентов, наберись смелости и добейся встречи с Геннадием Федоровичем.
— С каким Геннадием Федоровичем? — У меня где-то в глубине души затеплилась надежда.
— С Сизовым, естественно. Председателем Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС. Сизов много лет проработал первым секретарем Курганского обкома партии. Кстати, начинал он здесь свою работу директором треста совхозов. Причем в самое трудное послевоенное время — в сорок восьмом году.
Подключился снова Анатолий Дмитриев.
— Все от человека зависит, — начал он философски. — А Геннадия Федоровича курганцы хорошо помнят за его простоту, человечность. Особенно хлеборобы. Он в этом самом «Большевике», к тому же раз сто, наверное, бывал. Я, кстати, жил тогда в Шумихе, я это точно знаю.
…Ровно в 15.30, как было условлено, секретарь Г. Ф. Сизова, невысокая женщина с открытым добрым лицом, пригласила меня в кабинет.
Навстречу мне легко поднялся среднего роста, плотно сбитый человек в светлой рубашке и нарядном галстуке. Лицо его показалось незагорелым и чуть раскрасневшимся от жары: на улице 29 градусов тепла как-никак. Брови русы и голубые глаза выделялись острым вниманием и доброжелательностью.