На земле живых
Шрифт:
– Нет.
– Торжествующе сообщил Риммон.
– Кочергу.
– Ясно. А Эстель рассказала, как всё произошло? Как их туда заманили, зачем это понадобилось Мормо и Нергалу, и, самое главное, почему она не улетела? Что ей стоило-то? Ведь полнолуние же! Говорила она?
– В самых общих чертах. Я особо не расспрашивал. Начинает дрожать и плачет. Как я понял, им передал куратор, чтобы они пришли в деканат как можно скорее. В коридоре они встретились с ним, он куда-то отлучился, просил их подождать. Тут их и схватили оба выродка. Мормо читал какие-то дьявольские заклятия, хотел, убив их, воскресить свою Лили. Сумасшедший. То рыжее привидение, что я спалил, была, видимо, она.
– Почему она не улетела? Она же носится на своей метле как шаровая молния. Мормо не догнал бы её!
– Она осталась с Симоной.
Оба замолчали. Риммон задумался об Эстель, гордясь своей избранницей, а Хамал - об Эммануэле. Он онемел, когда Ригель воскресил Эстель, а не Симону. Сейчас он увидел в этом странную предопределённость. Удивительно. Невер кинулся в огонь за Риммоном, между тем был куда как уязвим для ожогов. В готовности Сирраха рисковать жизнью за любого из них он не сомневался никогда. Ригель был готов умереть за Эстель. Оказывается, и малютка Эстель была готова разделить участь подруги, хотя и могла спастись. Не потому ли именно ей предстоит - жить? А он? Что сделал он для других?
Хамал уже забыл, как, трепеща и цепляясь за каменные выступы, шёл по карнизу спасать друзей. Последовавшие за этим события вытеснили из его памяти этот незначительный эпизод.
– Ей надо отдохнуть, - заговорил вдруг Риммон, отвечая своим чаяниям, - успокоиться. Она немного не в себе. Всё время плачет и молится. Метлу поломала и выкинула. Разбила даже стеклянный шар Симоны, представляешь? Иногда вообще заговаривается, словно бредит. Говорит, что подлинная Любовь - только Господня, и - это очень больно. Уверяет, что видела там нашего Вальяно, и что он - как тебе это понравится?
– Архангел. А куратор, говорит, - ангел смерти. Это ведь пройдёт, как ты думаешь?
На Хамала эти слова произвели совсем не то впечатление, какого ожидал Риммон. Не проявив ни малейшего беспокойства о душевном здоровье Эстель, он метнул быстрый взгляд на Сирраха.
– Где она их видела? В Зале Тайн?
– Нет.
– Глаза Риммона указали вверх.
– Там.
– ... я так и думал.
Глава 36. Благость Господа.
'Подлинная вера в бессмертие - вовсе не утешительна,
ибо отягощает жизнь безмерной ответственностью'.
А. Шопенгауэр.
На следующий день обнаружилось исчезновение куратора. Он не просто исчез, - пропала и его комната в Южном портале корпуса, стена как в воду канула, и коридор стал длиннее на сотню футов. Эммануэль почти бегом помчался к Вальяно. Явленная ему странная связь этих людей заставляла предполагать, что профессора он тоже больше не увидит.
Он ошибся. Рафаэль Вальяно сидел в своем любимом кресле у камина под деревянной статуей Христа работы Богара де Нанси, уткнувшись в толстый фолиант, и с улыбкой поднялся навстречу Эммануэлю.
– Мой мальчик!
– Профессор...
– Эммануэль был так рад видеть Вальяно, что эта радость на миг затмила в его душе скорби минувших, таких страшных для него дней. Вальяно нежно обнял его, и Эммануэлю снова явственно почудился запах лигуструма, ореховой пасты, греческого ладана и сосновой хвои - ароматы его детства.
– Я ещё здесь, не волнуйся.
– Ещё?
– Да. Но у тебя будет достаточно времени, чтобы получить ответы на все свои вопросы.
Эммануэль смущённо молчал. Слишком многого он не понимал. Но главный вопрос он задать боялся и потому осторожно спросил:
– Вы,
Вальяно усмехнулся.
– Нет, Эммануэль. Я, если так допустимо выразиться, читаю души.
– Кто вы, читающий души?
– Мое имя Рафаэль.
– Вальяно с улыбкой наклонился к Эммануэлю.
– Действительно, Рафаэль, - снова усмехнулся он, заметив, что Ригель не очень-то верит ему.
– Это мое подлинное и изначальное имя, поверь.
– А кто куратор и куда он исчез? Я вчера... Мне показалось...
– Я должен кое-что рассказать тебе, Эммануэль.
– Вальяно усадил Ригеля в кресло рядом с собой и неторопливо в немногих словах поведал ему начало этой драматической истории, потерянное в веках.
– Теперь вы свободны от чёрных дьявольских даров. Любой из них мог погубить своего носителя. Собственно, ради этого он и даётся. Горе всем, кто одарён подобным. Назначение дьявольского дара - либо посеять в душе человека ложное сознание своей исключительности, порождающее гордыню, и сделать его глухим к Божьим заповедям, либо, дав ему возможность реализовывать все свои желания, погубить его душу.
– Я и не знал о нём... и Риммон не знал...
Глаза Вальяно заискрились.
– Этот юноша, скажу тебе по секрету, доставил мне немалое удовольствие. Наблюдать за лицом Эфронимуса, когда дьявольский дар в отчаянии уничтожать всё окружающее - невероятной силы!
– оказался направлен против самого Бафомета! Мне неприлично, но я даже ощутил некую тень злорадства в своей душе.
– Вальяно весело рассмеялся, и его пепельные волосы рассыпались по плечам.
– Ну, а что до того, что ваши дары не были известны вам самим... Так ведь каждый из вас наделён и Божьими дарами. Боюсь, Эфронимус недооценил это обстоятельство. Риммону, способному в отчаянии сокрушить город, дана огромная сила духа, всегда спасавшая его от отчаяния. Невер наделён от дьявола красотой и неуязвимостью, но дар душевного благородства мешал ему использовать их во зло. Тяжелее всего пришлось Хамалу. Человеку большого ума сложно не заметить, что он головой над всеми, но для того, чтобы понять, как мало значит ум, если он бездушен и бессердечен, нужно иметь гораздо больше ума, чем это принято думать. Он всё же смог уразуметь это, и потому - уцелел. Ну, а что до тебя... Дар Богопостижения - высший из всех - удерживал тебя от самонадеянности, ты просто не пользовался бы своими исцеляющими способностями, даже если бы знал о них.
– Да. Не я дал болезнь, не мне и целить.
– Вот видишь. Впрочем, Невер заметил, что прикосновение твоих рук излечивает его головную боль, и частенько беззастенчиво пользовался этим, но сам ты - своей волей - оживил бы разве что кота Корасона. Помнишь его?
Эммануэль изумлённо распахнул глаза, вспомнив полосатого любимца своего детства. Неожиданно он помрачнел.
– А... мои родители? Вы что-нибудь знаете о них? Кто я?
Взгляд аметистовых, напоминавших лепестки цикория, глаз Рафаэля Вальяно тоже потемнел.
– Твоего отца звали Хосе де Ригель-и-Вильегас, а мать - Габриэль Вичелли. Ты родился в Каталонии. Потом... вы жили в Италии. Это не имеет никакого значения, но даже Нергал нашёл бы твой род достаточно благородным. Твои предки были участниками крестовых походов. Один из них был сподвижником Людовика Святого. Были и поэты, кстати. К сожалению, не только...
Эммануэль затаил дыхание. Он чувствовал, как осторожно выбирает слова Вальяно. Профессор любит его. Скрывать от него он стал бы лишь то, что могло причинить боль. Вальяно снова замолчал, а Эммануэль не находил в себе сил задать роковой вопрос. Вальяно, казалось, был рад его молчанию. Наконец он тихо произнёс: