На железном ветру

Егоров Виктор Георгиевич

Он не встал и не пошел. С немцами действительно шутки плохи. Угрожая своим помощникам, он хитрил. Узнай Брандт о Донцове, в первую очередь лишились бы головы сам Александр Милиевич и Юрий. Немцы не простят такого провала. Никакая разведка не простит. Но ради чего же терять голову? Ради успеха германского оружия? Четырнадцать лет назад он не колеблясь пошел бы на смерть. Но тогда у него было отечество. Была надежда вернуться в него хозяином. А что теперь? Подставлять голову под топор вместо Брандта или этого ничтожного бурша, которого сестра выбрала в мужья? Слуга покорный. Еще неизвестно, знает

ли Донцов что-нибудь конкретное о его работе на немцев.

Конечно, о появлении советского разведчика Брандт так или иначе сумеет пронюхать, если не принять мер. Ведь узнали же немцы о причастности Александра Милиевича к торговле наркотиками. Об этом было известно только трем его телохранителям и Малютину. Шевелева, Черепанова и Реброва слишком многое с ним связывает. Она не отважатся рубить сук, на котором сидят. Малютин более независим. Этот совратитель малолетних с благочестивой рожей церковного старосты определенно ведет двойную игру.

Что же, если Донцов будет уничтожен, — а он будет уничтожен, — Александр Милиевич сам доложит о нем Брандту. Если же, паче чаяния, уцелеет, то как это ни печально, Малютина придется немедленно ликвидировать. Что поделаешь — своя рубашка ближе к телу.

16

Оживленная днем улица сейчас опустела. Холодный, сырой туман загнал людей под крыши. По мокрой брусчатке, заглушая все остальные звуки, шуршали шины автомобилей, идущих с пониженной скоростью.

Не успел Михаил свернуть на улицу Мазэт, как от затененной стены отделился черный неясный силуэт. Михаил замер на месте, мгновенно напружинилось тело и сжались готовые отразить нападение кулаки.

— Жорж, — прозвучал тихий голос.

Это была Лора. Теперь он различал ее белую шапочку. Она ждала... Милая, славная девушка.

Ему вдруг стало ясно, что на протяжении последних трех часов он ощущал страшное одиночество, одиночество загнанного зверя, и теперь одиночество кончилось.

— Лора! Мой бог! Я так рад, что вы меня дождались.

— Я знала — вы придете. Но вам нельзя домой...

— Нельзя?

— Да. Вас хотят... вам что-то грозит... Эти люди... Я видела их на улице Меркурий. Они подъехали на автомобиле и вошли в дом Ферро. А потом вы дали мне знак уйти, и я ждала вас здесь... Часа два назад появились вдруг двое из тех... У одного нос крючком... Они свернули сюда, на улицу Мазэт... Умоляю вас — не ходите.

Она и в самом деле умоляюще прижала обе ладони к груди. В слабом отсвете фонаря глаза ее влажно блеснули, и Михаил понял, что это слезы.

Он порывисто сжал ее узенькие плечи и почувствовал ладонями, как мелкий озноб сотрясает ее тело. Благодарность, нежность, пронзительное желание защитить это хрупкое одинокое существо жарким потоком захлестнули Михаила.

— Спасибо, Лора, спасибо, милая Лора... вы — настоящая.

Она смущенно наклонила голову.

— Жорж, что вы говорите... Право, я ничего...

— О, конечно. Вы лишь дважды сегодня спасли мне жизнь.

— Значит, вас действительно хотят убить?

Он подумал, что напрасно напугал ее, и улыбнулся.

— Пойдемте, вы озябли.

Они пересекли улицу Сен-Дени и направились в сторону бульвара. Он не представлял, почему выбрал

именно это направление. Он вообще не знал, куда теперь идти. Он был обложен со всех сторон, и спасти его могли только ноги. Ни страха, ни безнадежности он не испытывал.

Прежде всего следовало позаботиться о Лоре. И глупо скрывать жестокую правду. Она должна знать всю меру опасности, чтобы успешно избежать ее.

Разговаривать на ходу было неудобно. Он остановился неподалеку от какого-то подъезда.

— Лора, выслушайте меня. Положение серьезно. У Юрия я столкнулся с самим Алексом Ферро. Он человек Брандта и притом же оказался моим старым знакомым. Он знает и меня и вас. Он начал осаду и неизвестно когда снимет. Мне придется сегодня же, в крайнем случае завтра, исчезнуть из Парижа...

— А я?

В ее возгласе Михаил услышал и растерянность, и боль, и надежду. У него пересохло во рту. Он вдруг почувствовал себя подлецом. Оставить ее одну, без работы, без жилья, без средств. Конечно, можно дать ей денег, но это... Как она на это посмотрит... Ведь он любит ее, от себя чего уж скрывать... И все же, преодолев отвращение к себе, он с усилием выговорил:

— На работе больше не появляйтесь и перемените жилье...

— Нет, нет, нет... — Она вдруг приникла к нему и, отчаянно повторяя «нет, нет», уткнулась лицом в отвороты его пальто. Он сжал в ладонях ее голову и отклонил назад. Щеки ее были мокры. «Я не могу ее оставить», — неожиданно подумал он, и тотчас мысль вылилась в более решительную форму: — «Я не должен ее оставить».

— Всё, Лора, всё. Мы едем вместе.

Он решился. Теперь он знал, что делать. Добыть капсулу с негативами. Деньги. И паспорта. На имя мужа и жены Сенцовых. Те, что хранятся в палисандровой шкатулке. Эмма Карловна не откажет. Не должна отказать. Пройти придется через черный ход. Вряд ли Шевелев ожидает его в пансионате. Пансионат нужен Лаврухину чистеньким, не забрызганным кровью. Нанести ответный удар нужно сейчас же, немедленно, пока враг уверен в легкой победе.

— На углу бульвара Сен-Дени есть кафе. Ждите меня там, Лора.

— Нет, — с силой сказала она, — нет. Мы товарищи и... и я... я ни на минуту вас не оставлю. Я хочу разделить с тобою... с вами всё. Слышите — всё!

— Я тоже, — просто сказал Михаил. — Пойдемте.

«Что ты делаешь? — возмутился контролер, обитавший в его душе. — Зачем ты ее тащишь в пекло? Это не укладывается ни в какие правила. Ты погубишь и себя и ее».

Правила... Есть ли они, правила, в борьбе, которую он ведет? В какие правила уложишь его любовь? Правила... Нет, он возьмет ее, потому что... потому что она должна быть рядом.

 

— Сейчас мы спустимся в преисподнюю, — шепнул Михаил, когда они остановились перед лестницей, ведущей в подвал. — Без фонаря будет трудновато.

Лора расстегнула сумочку и протянула ему ручной фонарик в жестяном футляре.

— У нас в доме темная лестница, — шепотом объяснила она.

Перед дверью он на секунду замешкался. Внутренний голос нашептывал: берегись! Если Лаврухину известен черный ход, значит, где-то здесь в подвале или между брандмауэрами его ждет засада. Но отступать нельзя. Негативы, паспорта, деньги сегодня же должны лежать у него в кармане.