Набат-2
Шрифт:
— Выходит, он прыгнул через голову шефа?
— Выходит. Открывалась цепочка лиц в министерстве Кагановича и МГБ. Воливач дружил с Поскребышевым и тайно встретился со Сталиным. Тот поверил ему и велел скрытно готовить ликвидацию большого круга лиц на апрель. Лиса Каганович почуял облаву загодя и нажал на Берию. С вечера на ближней даче Сталина была рядовая пьянка Хозяин как всегда не пил, но других спаивал. Перепилась вся компания в мат, на следующий день вождь помер. Неспроста?
Из парилки доносились шлепки веника и довольное покряхтывание Луцевича.
— Присоединимся? —
— Я не любитель острых ощущений, Игорь Петрович. Сауну люблю, — е- отнекивался Гуртовой, и Судских ушел в парилку.
— Держитесь, Игорь Петрович! — встретил его Луцевич — Парок высший класс!
Луцевич оказался истым парильщиком, выдержал еще десять минут, притом отхлестал Судских веником от души Из парной оба выскочили и пролетели мимо скучающего Гуртового прямо в бассейн.
— А водичка-то! — отфыркиваясь, восклицал Луцевич.
— Из родничка закачиваем, — пояснил Судских. — Этой водой я излечивал Гуртового. Целебная.
Вернулись в предбанник, но прежняя беседа не возобновилась: дежурный доложил о прибытии лаборатории. Судских хотел было отложить анализы, но Гуртовой запротестовал:
— Нет, нет! Хочу быть ровней. Еще вчера я дохликом был.
— Уговорили, — согласился Судских. — Кровь на анализ сдадим, тогда и отпразднуем.
Анализы показали младенческую чистоту и здоровье. Повод для празднества пришел сам собой, напраздновались всласть и заночевали поздно. Утром за Луцевичем пришла машина — президент назначил ему встречу, и разговор намечался важный: как обуздать наркоманию и вообще как нала-дйть здравоохранение. Президент по обыкновению тревоги не бил, но выделял наиболее важные проблемы в масштабные кампании.
— А как мою проблему будете решать? — спросил Гуртовой, когда они остались одни.
— Как бы вам хотелось? — грустный вид Гуртового сбивал Судских с толку.
— Хотеть поздно. Давайте не загадывать. Если можно, я бы пожил здесь, а там видно будет.
— Принимается без возражений, — кивнул Судских. — Тогда я поеду в Москву. Понадоблюсь, звоните. Один вопрос напоследок. Какова дальнейшая судьба утерянных книг?
— Вы не там ищете, Игорь Петрович, — ответил Гуртовой. — Я знаю точно, за границей их нет. Может быть, малая часть, и не самых ценных. Они где-то здесь. У меня из головы не идет записка Берии. Попробуйте еще покопаться в спецархивах.
— Воливач, думаю, уже перевернул их полностью.
— Я не о тех архивах, Игорь Петрович. Те и мы перерыли сверху донизу. Партийный смотрите. Есть один сверхсекретный архив. Он исчез при гэкачепистах, мы нашли его. Архив перевезли к старшему Трифу, позже заинтересованные лица потребовали его назад, но Триф отдал самую туфту, копии в основном. Постарайтесь опередить тамошнюю организацию. Она прикладывает максимум усилий, чтобы вынудить Трифа расстаться с архивом. Руководит поисками братец, младший Триф. Этот архив стоит многого.
«Прикладываем усилия», — отметил про себя Судских, но делиться этим не стал.
В Ясенево его ждало сообщение об успехе Вани Бурмистрова. В чужом пиру похмелье. Ящик благополучно перекочевал на русский контейнеровоз, как раз сегодня он снимался на Питер. Однако рукописи и машинописные
«А не приложил ли к ним руку Сладковский? — размышлял Судских. Тихий и по-бормановски скрытный, Сладковский делал свое дело неприметно, а результатами его работы мог гордиться разведчик экстра-класса. — Придется Ванечке вновь прокатиться к братцу кролику Трифу, пока контейнер едет в Находку. Есть резон…»
— Представляешь, — сказал Бурмистров жене, — мы срочно возвращаемся в Люксембург.
— Ой, Ванятка, дважды молния в холм не бьет, — округлила глаза Дарья.
— К тому же связник забрал все деньги.
— Двести пятьдесят тысяч? — ужаснулась она. — А шубы?
— Какие, к черту, шубы? — разозлился Иван. — До шуб ли тут?
— Нет, извините, — заартачилась Дарья. — Я не дура-патриотка, за просто так не работаю.
— Чего ты разблажилась? — утрясал назревающую перепалку Иван. — Будет тебе гонорар, Судских мне лично обещал. Давай попробуем? Попытка не пытка…
На этот раз никто не заказывал для них машин и номеров в престижном отеле. Сами взяли напрокат скромненькую «вольвочку» и поехали в Люксембург в далеко не лучшем настроении. Подходящее объяснение для Трифа занимало обоих всю дорогу, но ехали молча.
— Я так рад новой встрече с вами! — обрадовал их радушием прежний официант. — Вы убедились, что лучшего места для отдыха нет? — тараторил он, стараясь расшевелить невеселую Дарью. — Коттедж ждет вас, а соседа уже нет.
— Нет? — в один голос сказали оба.
— Уехал среди ночи скоропостижно. Рассыльный принес ему молоко, думал, он спит, а обедать он не пришел… Желаете перекусить с дороги?
— Сначала мы отдохнем, — ответила Дарья. — Мы не прощаемся.
— Что будем делать? — спросил Иван Дарью по пути в коттедж. — В такую лужу сели. Но «жучки» надо осмотреть.
— Какие «жучки», Ванька? Мы никому уже не нужны.
Упрямый Бурмистров тем не менее обследовал все углы.
В подвале коттеджа картина неуловимо изменилась, постояв, припоминая, что именно насторожило его, Иван понял-таки: громадный шкаф для припасов сдвинут в сторону. Что ему до чужих вещей? — была первая мысль, но дотошность, к которой приучала служба, заставила докопаться до причин. В нижнем отделе ничего интересного, пусто. Для верности Иван постучал по задней фанерной стенке шкафа. Она двигалась! Достав перочинный нож, Иван поддел фанеру, и она легко поддалась.
— Мать честная! — заглянул за стенку шкафа Иван. Там оказалась пустота. Сбегав наверх за фонариком, Иван ничего не ответил на недоумение жены.
За шкафом подвал продолжился, он перекрывал нишу в человеческий рост. На полу перед Иваном стояли два раскрытых ящика, по размерам в точности такие, как переправленный в Санкт-Петербург, даже боковая рейка набита по диагонали. Ивана это не обрадовало, даже насторожило.
Ящики были пусты, упаковочная бумага скомкана, многое говорило о поспешности, с какой опустошали ящики. Вне сомнений, за время их отсутствия отсюда забрали содержимое ящиков. Не торопясь Иван обследовал ящики, вынул упаковочную бумагу, потряс ее. Выпал лист писчей бумаги величиной с лист записной книжки.