Набег
Шрифт:
— Он умер? — Айша не понимала, кого ободритка столь упорно именует духами. Никто из известных ей кромешников не мог жить в ведьминых кругах и уж тем более — целыми деревнями. Даже домовые и дворовые нежити, обычно живущие тесно, словно родичи при одном дворе, не называли свои дома деревнями. К тому же обижать людей не входило в их привычки. Разве что в конце рюена мог пошуметь Волосатка, или в середине березозола бесился, сбрасывая старую шкуру, Дворовик [59] …
59
Согласно
— Духи съели его. Как и двух первых, — равнодушно сказала Шулига.
Спуск наконец закончился, приведя путников в сырую и вонючую полутьму оврага. Дневной свет не добирался до гнилой овражной хляби, ноги Айши почти по щиколотку утопали в грязной жиже.
— Съели?
Вопроса болотницы Шулига не услышала, замерла, будто выученная на дичь псина, подняла вверх маленькую ладонь, призывая к молчанию. Айша затаила дыхание. Вокруг стояла тишина.
— Здесь живут мертвые духи, — склоняясь к Айше, прошелестела ей на ухо Шулига. — Они никого не едят, но могут убить…
Словно откликаясь на ее шепот, в темных кустах лощины что-то затрещало. Треск был далеким, глухим, но весьма отчетливым. "Выбор…" — пробормотал над ухом голос Финна.
— Нет… — Невольно рука Айши отыскала руку ободритки, стиснула. Пальцы Шулиги дрожали.
Треск стал приближаться, в темноте оврага послышалось тяжелое дыхание, словно некто страшный, огромный и тяжелый выбирался из непроглядной тьмы нежитей.
Айша попятилась.
— Это они! Учуяли! — взвизгнула Шулига. Рванула руку болотницы, увлекая ее за собой. — Бежим!
Айша побежала. Перед ней мелькала спина Шулиги, подскакивала вверх-вниз выбившаяся из-под платка толстая короткая коса. По лицу болотницы хлестали ветки, одежда цеплялась за кусты. Кочки, как лягухи в дождь, прыгали под ноги, подставляясь скользкими спинами. На одной, не удержавшись, Айша взмахнула руками, грохнулась лицом вниз, задохнулась, больно ударившись грудью. Над ней зашуршали быстрые шаги. Тяжело дыша, склонилась Шулига, затрясла, принуждая подняться:
— Бежим, бежим…
Айша попыталась, оперлась на руки, приподняла голову и плечи…
Перед ней простирался склон, ведущий к землям духов. Ровный, покатый, всего в два десятка шагов. По его краю белел вымерзшими за зиму стеблями густой малинник. Светлый, почти прозрачный в сером, текущем сверху свете… Сухие стебли с хрустом расступились, высвободили из прозрачной белизны клыкастую морду с маленькими злыми глазками на косматом лбу.
Пальцы Шулиги отпустили княжну. Оглушительный визг ободритки разнесся по лесу, коснулся круглых ушей зверя. Могучая голова шевельнулась, малинник затрещал, высвобождая громадное,
— Тьма… — шепнула Айша.
Она не могла пошевелиться, лишь наблюдала, как медленно, мотая лобастой башкой, тьма в обличье медведя выбирается на поляну. Зверь опустил морду совсем низко к земле, свалявшаяся шкура на его плечах перекатывалась буграми. Тяжелые лапы вминались в землю, разрывая ее похожими на крюки когтями. С обвисшей на пузе шкуры капала грязь.
Круглые глаза медведя отыскали болотницу. На миг Айша столкнулась с ним взглядом. В звериных зрачках не было ненависти или злобы — одна мертвая пустота. Он не жаждал добычи и не желал человеческой крови, по следам которой вышел из своей кромешной мглы, он просто выполнял свое предназначение.
Айша поднялась на четвереньки, вытянула к медведю сложенные в замок ладони, затем быстро расцепила пальцы, растопырила их, развела руки в стороны, словно подставляя зверю грудь.
— Уходи, — приказала она. — Если так надо — возьми меня и уходи!
Медведь раскрыл пасть и заурчал. От него мерзко воняло, особенно из пасти. Клыки были большими и желтыми, с черными налетами у десен. С шершавого даже на вид языка капала пена…
Впервые нежить не слушался древнего языка кромки.
— Уходи! — повторила Айша.
Клацая когтями, медведь вразвалочку пошел на болотницу.
Шулига перестала визжать.
Зверь ускорил шаги. Ему оставалось до Айши несколько локтей, не больше. Сокращая путь, он подобрался, готовясь к прыжку. Черные глаза блеснули в солнечном свете. Что-то тонко свистнуло, из малинника позади зверя вылетел короткий метательный топор. Раскрутился в воздухе, впился лезвием в шкуру на холке. Медведь взревел, встряхнулся, разворачиваясь к новому врагу. Топор выскользнул из неглубокой раны. Одним ударом мохнатая лапа вдавила его в землю.
— Давай, иди сюда, — выступив из малинника, Харек встал перед медведем. Его руки были пусты, единственное оружие лишь царапнуло зверюгу. Однако желтоглазый не собирался отступать.
Медведь зарычал. Харек оскалился и тоже зарычал.
Медведь шагнул к урманину. Харек тоже сделал шаг ему навстречу.
Подобного зверь не ожидал. Остановился, засопел, принюхиваясь, а затем, неожиданно сорвавшись с места, косыми прыжками пошел на врага. Харек расхохотался, присел, развел руки, готовясь к последней битве…
— Все, хватит! — вдруг зазвенело над головой Айши.
Кричала Шулига. Забыв о страхе и подвернутой ноге, она перескочила через стоящую на коленях болотницу и очутилась прямо позади взбешенного зверя, — низенькая, коренастая, похожая на древесный обрубок, обряженный в женскую одежку. В обеих руках Шулига стискивала увесистую корягу. Ободритка держала корягу наперевес, растопыренными сучьями вверх.
— Тебе что сказано, тварь?! — догнав зверя, заорала она. Взмахнула корягой, огрела медведя по рыхлому заду. — Пошел прочь! Прочь!