Набирая силу
Шрифт:
Мне не оставалось ничего другого, как внимательно приглядеться, привлекая к процессу ПОРЯДОК.
Алый гранат. Потенциальное вместилище силы небольшого уровня. Не определён.
– Ты знаешь, что это за камень? – спросил я.
– Рубин, – ответил Бяка, не отрывая от находки жадного взгляда.
Я покачал головой:
– Ничего подобного, это какой-то алый гранат. Приглядись, ПОРЯДОК должен показать подробности. Я их вижу, и ты увидишь.
Упырь
– Извини, Гед, я плохо читаю. Ты хорошо учишь, это я плохо учусь. ПОРЯДОК мне иногда шепчет важное. Но только иногда. Обычно картинками показывает, а они не всегда понятные. Надо слова добавлять, но прочитать его слова не получается. Не научился.
– Ничего, ещё научишься.
– Ну да. Научусь. Точно научусь. Ты ведь хорошо учишь. Гед, алый гранат тоже дорого стоит. Наверное.
– Наверное? А ты что, точно не знаешь?
– Я не знаю точно. Их в нашей шахте не добывают. Лишь в реке иногда находят. Я такое слышал. Но в реке мало их. В шахте рубины когда-то добывали. Они тоже красные и дорогие очень. Вот я и подумал, что это рубин.
– А почему сейчас не добывают?
– Не знаю почему. Я тогда малой был, плохо помню, как всё было, а подробности потом не слышал. То есть слышал, но врали люди много, не понял, где там правда. В шахте что-то случилось, и больше рубины не добывают. Раньше там было больше всяких хороших камней. Больше, чем в реке. Теперь нет. Этот камень точно хороший.
– Ты ведь не разбираешься, – усомнился я в экспертной оценке Бяки.
– Да, не разбираюсь. Но ты посмотри, какой он большой и какой красивый. Ну ладно, не очень большой. Но и не совсем маленький. Нормальный. И посмотри, как он светится изнутри. Он даже сквозь грязь блеснул. Он будто захотел, чтобы его заметили. Очень хотел моим стать, да. Он точно волшебный.
– Или готов сиять как солнце, лишь бы его забрали из этого загаженного хлева, – поморщился я. – Что это ты делаешь?
Бяка, продолжая демонстрировать камень в одной руке, другой начал суетливо шарить в грязной трещине, тянувшейся на уровне пола пещеры.
Это занятие увлекло его настолько, что ответил не сразу.
– Посмотри, Гед, тут видно, что вода была. Наверное, в сильные дожди она заливает логово и вот отсюда вытекает куда-то. Я заглянул в трещину и нашёл сокровище. Надо ещё поискать, может вода и другое дорогое сюда сносила.
С этим предположением Бяка не ошибся. Одна за другой появлялись разнообразные находки: куски костей, зубы и когти, металлические пластинки, некогда укреплявшие чей-то кожаный доспех, ложка из тяжёлой чёрной древесины, обломок стрелы, несколько алых гранатов разных размеров, кремень для огнива, подошва от ботинка.
И странного вида сумка. Скорее даже сумочка. На Земле такую можно называть женской, но это верно только для размера. Очень уж вид у неё брутальный, грубый. Ни малейшего намёка на красоту, создателей не интересовало ничего, кроме функциональности. Слабый пол, как правило, старается подбирать вещи поэлегантнее. Почти такую же вещь я видел у Кучо – казначея фактории.
Сумка походила на огромный кошелёк,
При вдумчивом рассмотрении переплёт оказался металлическим лишь частично. Всего лишь толстая тугая кожа, частично покрытая жестью из красноватой бронзы или похожего металла. Из него же был изготовлен запор, оказавшийся не столь примитивным, как казалось ранее. Он не просто не позволял раскрыть сумку, он выступал своего рода аналогом застёжки-молнии, предохраняющей содержимое от пыли, грязи и прочих негативных факторов.
Несмотря на то, что сумка не раз и не два побывала в потоке воды, уходившей из пещеры после ливней и таяния снегов, и пролежала в трещине явно не один месяц, замок открылся безукоризненно.
Пока я чистил и открывал сумку, Бяка разве что на голове не приплясывал. Он не сомневался, что если в трещине алые гранаты жменями валяются, внутри окажется что-то куда более ценное. Рубины, изумруды, алмазы и прочие дорогущие местные камни, которым я кое-как подбирал земные называния.
Пустая прихоть для человека, давно научившегося мыслить на чужом языке. Но почему-то не смог полностью от неё отказаться.
Наверное, потому, что родные слова – последняя нить, связывающая меня с домом.
Первым моим домом. И единственным. Здесь я им пока что-то не обзавёлся. Усадьба для меня была, если не тюрьмой, то мрачной лечебницей для безнадежного больного. А фактория не более чем первое попавшееся убежище.
Запор и вправду эффективный, грязью содержимое не запачкало. Камней в плоской сумке не оказалось: ни драгоценных, ни обычных. В ней лежало всего четыре предмета: шёлковый мешочек с какими-то чёрными остро пахнущими крупицами; сложенный квадратный лист тонкого пергамента, запечатанный бумажный свиток и кожаный чехол с нехитрыми принадлежностями для письма.
– Это что за гадость? – спросил я, протягивая Бяке мешочек.
Упырь понюхал и скривился:
– Не знаю. Раз это держат в мешочке из шёлка, оно должно быть дорогим. Но запах плохой. Не пахнет дорогим. Плохая сумка, нет ничего дорогого.
Я показал бумажный свиток и пергамент:
– А это, по-твоему, что?
– Это тоже недорогое.
– Эх, Бяка-Бяка, тебе действительно надо много учиться. Очень может быть, что это важная информация, а информация может оказаться дороже любых денег.
– Так мы богаты?! – встрепенулся упырь.
– Ещё не знаю.
– А когда узнаешь? – крайне заинтересованным тоном уточнил Бяка.
– Для начала надо посмотреть, что нам досталось.
Свиток я вскрыл не сразу. Первым делом изучил оттиск печати. Походило на то, что кто-то попросту приложил перстень к горячему воску, из-за чего возник характерный вдавленный рисунок. Как я его не крутил, ничего заслуживающего внимания не заметил. Но на всякий случай запомнил, как выглядит.
Свиток оказался письмом, в котором меня сильно заинтересовала каждая строка.