Начальник для чародейки (Выгорание)
Шрифт:
— Так в чем дело-то? — не выдержал Эйрик.
— Фейт хотел выдать убийство за сердечный приступ. С монахами этот фокус удался, но он оставил следы воздействия на ауре Геррке. Наверное, просто не думал, что кто-то будет расследовать это дело. Или чувствовал себя слишком паршиво, чтобы замести следы.
— Думаете, Фейтворд и был тем тошнотиком, которого ночью откачивал помощник Бретта?
— Ага! — слишком весело отозвалась я. Радовало меня не столько дрянное самочувствие пижона, сколько его феноменальная глупость. — Тут вокруг все сверкает от вспышек энергии! По всей видимости, недоделыш хотел подпитаться от
— И почему вас это так забавляет?
— Подумайте, господин Аки, что будет, если вылить в литровый кувшин ведро воды. Фейт переоценил свои силы и ему, скажем так, поплохело. А непоглощенная энергия вылилась наружу.
— Насколько я знаю, он довольно сильный маг. Почему же тогда он не смог иссушить обычного человека, как это сделало существо?
— Вам следует смириться, что маги не всемогущи, — с усмешкой ответила я. — Это такие же люди, как и все. Большинство животных не едят особей своего вида. Человек не переваривает жизненную энергию другого человека. Это каннибализм, запрещенный природой.
— Но исключения все-таки есть?..
— На это Фейт и понадеялся.
Я быстро записала сведения, полученные в результате осмотра тела. Настало время обследовать помещение. Помимо кровати, из мебели здесь стояли только письменный стол и два стула, один из которых использовался в качестве вешалки. В верхнем ящике Эйрик нашел кое-какие записи, в основном касающиеся времяпрепровождения Геррке в монастыре. Были также зарисовки горных пейзажей, короткие заметки о некоторых послушниках, описание повседневного быта. Ничего такого, что хоть как-то касалось бы Зиррода. Очевидно, он поставил перед собой цель навсегда забыть о проклятом городе.
Заметки мертвого исследователя отправились в мой саквояж. Мы с Эйриком покинули этот корпус и перешли под гостеприимную крышу столовой, где уже вовсю готовился ужин. Я вспомнила, что с утра ничего не ела, и запах простой монашеской пищи пробудил аппетит. Настоятель ждал нас за тем же столом. Рядом с ним сидели двое угрюмых мужчин — Гверн и Кун, как я поняла.
— Нам нужно побеседовать с каждым из вас по отдельности, — обратился Эйрик к монахам, указывая на соседний стол. Про себя я отметила разумность такого подхода, хотя если бы эти двое были причастны к убийству, они бы уже успели договориться о показаниях.
Первым подошел Гверн. Он рассказал, что Бран обычно пропускал завтраки, поэтому утром его никто не хватился. Настоятель думал, что он молится, и не хотел отвлекать, но после обеда разрешил проверить, все ли в порядке. Двери в монастыре не закрывались на ключ, поэтому Гверн просто зашел внутрь и обнаружил мертвого послушника. Монах, конечно, расстроился, но не мог предположить, что эта смерть окажется спланированным убийством. Ценных соображений на этот счет помощник Бретта тоже не высказал. Никто из монастыря не мог желать смерти Брана. Больные хоть и буйные порой, но всегда под наблюдением и контролем настоятеля. Эйрик задал Гверну несколько проверочных вопросов: в каком положении тот нашел тело, что лежало на стуле, открыто ли было окно. Все это время я изучала его вторым зрением на предмет волнения, но ничего подозрительного не обнаружила. Собственно, я и не ждала ничего такого. Опрос свидетелей сейчас — просто формальность, да еще слабая надежда на то, что вскроется что-нибудь новое.
От Куна мы получили
Как бы там ни было, от помощников Бретта мы не узнали ничего особенного. Столовая постепенно начала заполняться людьми в серых и коричневых рясах. Любопытно, что на каждую группу послушников приходился один монах, наблюдавший за поведением своих подопечных и соблюдением порядка. Бедахский монастырь можно назвать единственным в своем роде, поскольку нигде в Альдогаре, Араксикаре и Тхератте я не встречала приюта для лечения душевнобольных. Обычно о скорбных разумом заботились родные, а за неимением таковых больные предоставлялись сами себе и вскоре попадали в городские каталажки. Там они получали скудный корм и питье до конца жизни, если хоть немного соображали и могли работать. Такой подход пробовали изменить в Ордене. Не из благих соображений, разумеется. Психическое состояние сумасшедших иногда позволяло им видеть скрытое, при этом пациент не всегда был сенсором. Конечно, довольно часто больные просто бредили, поэтому вскоре маги прекратили изучение этого феномена.
Несмотря на одноцветные рясы, послушников точно нельзя было назвать серой массой. Такой разношерстной публики, собранной в одном месте, мне еще наблюдать не приходилось. Были те, кто сидел тихо и смотрел в одну точку, некоторые подавали признаки чрезвычайного возбуждения, стучали ложками, кричали и топали ногами, требуя пищу, другие держались особняком и озирались вокруг испуганно, по-мышиному. Немой послушник, который днем напугал ребенка своей речью, не замолкал ни на минуту. Заткнуть его удалось, только когда принесли кашу с брынзой. Он накинулся на свою порцию с аппетитом оборотня-вегетарианца, громко чавкая и мыча от удовольствия.
На удивление, во мне не возникло неприязни к этим людям. Я смотрела, как монахи обращаются с ними, как помогают есть и улыбаются их выходкам, и впервые в жизни подумала: может ли быть, что слабым есть место в мире?
Монах принес нам две порции каши, и я поблагодарила его улыбкой. Эйрик перехватил мой взгляд и вопросительно поднял бровь.
— Думаю, здесь не так уж и плохо, — пояснила я.
— А вы ждали безумных вакханалий и звука плетки?
— Ну, как-то же их держат в узде…
— Терпение и милосердие — так говорят сами бедахцы.
— Похоже на девиз жизни.
— Так и есть. Вы ведь знаете историю монастыря? Около двухсот лет назад его построил один богатый господин, которого вылечил от шизофрении священник из Бедаха. Церковь тогда сразу объявила, что его исцелила сила Господня, но сам монах упоминал, что всего лишь доброта сотворила это чудо…
— Как поэтично, — прокомментировала я без энтузиазма. — Знаете, как говорят на севере: кракен штиль любит.