Начало немыслимого
Шрифт:
– Есть, товарищ майор, – отрапортовал молодой лейтенант и, одернув гимнастерку, двинулся вперед решительным шагом. В глубине души выпускника специальных курсов, конечно же, шевелились определенные опасения и тревога за исход своей миссии. Поведение многотысячной толпы людей всегда трудно предугадать, но он шел на нее твердо и уверенно.
Каждый шаг вперед придавал черноволосому красавцу силы и одновременно нагонял на немцев страх. К ним подходил представитель великой державы, перед которой они сложили оружие и обязались выполнять все требования победителей. Внутренне господа тевтоны уже были готовы подчиниться
Выстрел сержанта Вележина застиг его в тот момент, когда, набрав в грудь воздуха, он намеревался познакомить немцев с новой антисоветской страшилкой. Испуганный разрывом снаряда, он поперхнулся на полуслове, потерял равновесие и упал.
Нет ничего смешнее и глупее, чем неудачно упавший пророк, вещавший своей пастве высокие откровения. Особенно если он еще и при погонах и лежит на грязном, заплеванном полу у всех на глазах. Единственное, что может помочь в этом случае пророку для восстановления утерянного реноме это быстрые и решительные действия.
Английских офицеров специально учили сохранению своего лица перед нижними чинами или туземцами, и капитан Вудст стал действовать. Судорожно хватая клапан лакированной кобуры, он вскочил на ноги и вытащил пистолет. В этот момент Имранов приблизился к передним рядам немцев и заговорил. Его громкий и властный голос был хорошо слышен в возникшей тиши, и каждое произнесенное им слово смиряло немецкие души.
Лейтенант еще не успел договорить до конца, когда неожиданно раздался выстрел в воздух.
– Не слушайте его! Все его требования не правомочны! Вы сдались в плен британскому командованию, и только оно несет за вас ответственность! Возьмите в карауле оружие и защищайтесь! – выкрикнул англичанин и, отрезая всякую возможность проведения диалога, выстрелил по русскому парламентеру. Расстояние было небольшим. Промахнуться было сложно, и сраженный пулей лейтенант рухнул на землю. Незримый Рубикон был перейден.
Согласно первоначальному плану, под угрозой применения оружия отряд должен был заставить немцев подчиниться себе и, загнав в бараки, караулить до прихода главных сил. Вмешательство Вудста сорвало мирные намерения командира отряда, и он был вынужден срочно вносить коррективы.
Удерживать бойцов от кровавого возмездия за гибель Имранова было глупо, бессмысленно, да и Кривенко не пытался этого сделать. Он свято придерживался правила: проливший кровь должен за это поплатиться, но при этом не собирался пускать дело на самотек.
– Поверх голов! Огонь поверх голов! – напоминал майор бойцам о ранее отданном приказе, и в большинстве своем они его выполняли.
Огненное полукольцо из автоматных и пулеметных очередей плотно охватило лагерь. Неистовый рой свинца засвистел, загудел, завыл над головами немцев, стремясь сломить их волю, заставить упасть и попытаться вжаться от страха в землю. Ведь того, кто упал, затем очень трудно поднять на ноги, а уж тем более заставить сражаться.
Многие, очень многие из немцев рухнули на землю, убоявшись звука и вида звенящей смерти, но были и те, кто последовал словам Вудста. Уж слишком разными были люди в числе двух тысяч пленников альтского лагеря. Ворвавшись в караулку, они расхватали хранившиеся там карабины и вступили в бой с «кровавыми палачами НКВД». Из окон, дверей,
Самым простым и верным делом для подавления этого сопротивление было открытие орудийного огня. Пушки танков в два счета раскатали бы караулку и засевших там немцев, но Кривенко не решался отдать подобный приказ. Слишком много народу могло погибнуть при этом, так как караулка находилась в центре лагеря. Требовалось неожиданное, неординарное решение, и оно было найдено и без участия командира.
Вновь отличился сержант Вележин. Не имея возможности подавить огневую точку врага ответным огнем, он двинулся на таран. БТ-7 легко скатился с пригорка, въехал в лагерь и, не снижая скорости, двинулся к караулке.
Выполняя этот опасный маневр, Вележин специально не разгонял танк, давая возможность людям отбежать в сторону от скрежещущей гусеницами машины. Многим немцам благородство сержанта спасло жизнь, но были и те, кто не успел воспользоваться ею. Из-за шума работы мотора и грохота траков их крики не были слышны экипажу. Стальные гусеницы легко перемалывали человеческую плоть, и только брызги крови упали на щель водителя, что впрочем, не повлияло на движение машины.
Легко, словно на учениях, БТ-7 достиг караульного помещения и мощным ударом в бок развалил его. Доски, бревна горбыли градом разлетелись в разные стороны подобно соломинкам, а красавец-танк совершил разворот, уничтожая гусеницами последние очаги сопротивления.
Грозен и ужасен был советский танк в этот момент. Стальная броня с честью выдержала экзамен на прочность. Могучая пушка властно смотрела вперед, готовая в любой момент выстрелить по перепуганной толпе людей, но не это было самым страшным. Окровавленные гусеницы и человеческий скальп, свисавший с одной из них, вот что потрясло и полностью сломило дух гордых тевтонов. Именно это зрелище заставило подумать, что русские не будут с ними церемониться и в случае отказа повиноваться уничтожат всех как баранов.
Через час, когда все пленные были заперты в бараках и выставлена охрана, в эфир полетело кодированное сообщение. Несколько малозначащих цифр извещали советское командование об успешном выполнении задания. В ответ прилетело еще более короткое послание, состоявшее всего из трех знаков. Оно сообщало о начале боевых действий между бывшими союзниками, что снимало огромную тяжесть ответственности с плеч майора Кривенко. Обозленный гибелью Имранова, он пустил в расход всю лагерную администрацию в лице капитана Вудста и трех его помощников, что категорически не устраивало замполита.
– Нельзя поддаваться эмоциям и мстить за смерть Имранова по законам средневекового феодализма! – бурно негодовал замполит, который слишком поздно узнал о ликвидации англичан майором.
– А я не только за одного Имранова их в расход пустил! Но еще и за Долгачева, за Спиридонова, за Уварова, за Сашку Тупикова! – зло загибал пальцы Кривенко. – Не подбей эта сволочь немцев к сопротивлению, все они были бы живы!
– Держи себя в руках, Федор! Мы, советские люди, никогда не расстреливаем пленных! Командование тебя за эти штучки по головке не погладит! – продолжал гнуть свою линию замполит, надеясь устыдить и усовестить Кривенко, но тот был глух к доводам разума.