Начало пути
Шрифт:
Он отворил дверь и настойчиво подтолкнул меня к карете. Я бегло осмотрел мешочек, пощупал его и понял, что внутри монеты. Затем похлопал мажордома по плечу.
— Спасибо, Рэнэ. Береги себя. Береги себя, свою хозяйку и хозяина. Даю слово, ни о ком из вас я не забуду. Ждите.
Я забрался в карету и захлопнул дверцу. Уселся на скамейку и отодвинул шторку.
— Отправляемся! — скомандовал Каталам. Затем залез на свою лошадку, принял поводья лошадки сына и аллюром направился к вратам.
Вилибальд резво запрыгнул на козлы, схватил вожжи и стегнул ими четвёрку. Карета тронулась
Врата были распахнуты настежь. Мы без проблем их преодолели, повернули налево, проехали несколько метров по грязной дороге и остановились. Я отворил дверцу и наполовину высунулся из кареты. Нас окружали вооружённые конники с факелами в руках. В полумраке я рассмотрел коричневые кожаные одежды, блеск металла в руках некоторых и молодые лица. Очень молодые. Одно лицо показалось очень знакомым.
— Умтар, — обратился Каталам к обладателю знакомого лица. — Ты и ещё двое — в голове колонны. Иберик — замыкаешь.
— Понял, сотник.
— Хорошо, отец.
— Остальные — перед каретой и позади…
— А это правда аниран? — спросил кто-то.
— Правда. Ты думаешь, я поверил бы пустослову? Вы его ещё увидите. Но на привале. А сейчас — выполняем! К полудню наш след должен остыть.
Под моим любопытным взглядом конники выстроились в колонну, оставив карету в центре, и дружно тронулись в путь. Я сел на скамеечку, твердя себе, что завтра, на ближайшем привале, должен буду разбудить всё красноречие, на которое способен. Зажечь этих молодых парней, как когда-то зажигал свою команду перед матчем. Тогда я был всего лишь капитан команды. Сейчас я — аниран. Персона куда более важная. Но и ответственности на мне теперь куда больше. А значит, я должен им доказать, что от этой ответственности не побегу и сделаю всё что в моих силах для спасения их мира.
Сидя в полутьме, освещаемой лишь маленькой свечой, я глубоко задумался и не сразу обратил внимание, когда карета опять остановилась. Мы проехали совсем немного, но уже возникла какая-то задержка. Едва я нахмурил брови, шторку отодвинула чья-то рука.
— Аниран! — взволнованно произнёс Каталам и сразу задул свечу. — Оставайся тут! Не выходи и не показывайся на глаза. Я попробую их спровадить.
— Кого спровадить? — удивлённо прошептал я.
Но Каталам меня уже не слушал. Он закрыл шторку и я услышал цокот копыт, когда он удалялся. В полной темноте я пересел на переднее сиденье и навострил уши.
— Именем святого храма, стойте! Больше повторять не буду! — раздался незнакомый голос.
— Кто смеет останавливать карету «примо» посреди дороги!? — грозно воскликнул Каталам. — Назови себя!
— Я левит армии святого храма! — торжественно отозвался всё тот же голос. — А ты кто? Что за люди напротив меня?
Каталам, видимо, замешкался с ответом, потому что его слова прозвучали лишь через несколько секунд.
— Я - Каталам! Сотник из гарнизона Равенфира. По приказу принца Тревина сопровождаю примо в дальнюю дорогу. Прошу воинов храма освободить её.
— Я не могу этого сделать, сотник.
— Не пристало примо показывать лицо простому служителю церкви, — раздражённо произнёс Каталам. — Они уже спят. И я не хочу получить нареканий из-за того, что кому-то захотелось их увидеть. Это может отразиться на моём жаловании.
Говоривший храмовник замолчал. Некоторое время я слышал лишь тишину.
— Покажи указ, сотник Каталам! — наконец, выкрикнул он. — Указ, дозволяющий тебе, твоим людям и примо отправиться в путь. Я хочу увидеть королевскую печать.
Каталам громко фыркнул.
— Я в своём праве! — вновь закричал храмовник.
— Примо держат путь в столицу, — примирительно произнёс сотник. — Подъезжай со своими людьми под свет факелов. Я покажу печать.
— Я доложу первосвященнику о твоём противлении, сотник Каталам! — продолжал хорохориться храмовник. Но, судя по приближающемуся цокоту копыт, он всё же решит подъехать ближе.
— Я не отчитываюсь перед церковью, левит. Я служу короне.
— И примо мне покажите. Пусть они спят, но лицо я увижу!
— Твоё счастье, если они ещё спят. Не завидую тебе, если ты их разбудил своим криком… Подъезжай ближе и смотри.
Я замер в карете после этих слов. Глаза забегали в глазницах, как бы выбирая из двух вариантов, — притвориться спящим или активировать щит и показать всем кузькину мать.
Но принять решение я так и не успел. Раздался странный свист, очень похожий на свист какой-то птицы. Я услышал щелчки, лязг железа, пение тетивы. Кони заржали, затопали копытами. Кто-то захрипел. Кто-то испуганно воскликнул. Последней каплей моих секундных сомнений стал чавкающий звук падающего тела на грязную землю.
Я распахнул дверцу и выпрыгнул в полумрак. Принял защитную позу, а щит появился секундой позже. Я прикрылся им, как делал тысячу раз до этого, и принялся смотреть по сторонам. Но художник, нарисовавший картину, которая предстала пред моими глазами, уже наносил финальные мазки. И принимать участие в её завершении мне не пришлось.
— Не стоило тебе этого видеть, аниран, — Каталам извлёк бурое лезвие из лежавшего на дороге тела. Затем пожал плечами, перехватив мой взгляд. — Выбора другого не было.
Я осмотрелся и увидел бездыханные тела в белых мантиях. Ещё три храмовника, окромя главного, лежали на земле. Из тел торчали стрелы или арбалетные болты. А значит, солдаты Каталама расправились с ними в считанные секунды.
Я почувствовал, как к горлу подступает негодование. Оно шло сплошным потоком и вот-вот было готово излиться в матерном крике. Но, благодаря огромному усилию воли, я смог удержать себя в руках. Хоть эта бессмысленная пятисекундная бойня произвела на меня сильное впечатление, бесноваться я не стал. Я смотрел на лежавшие в грязи тела и сдерживал себя. Горел и сдерживал. Я понимал, что на кону стоит нечто куда более важное, чем жизни людей в умирающем мире. На кону стояла доставка аниранской тушки в столицу этого государства. Будь эта тушка неладна…