Начало социологии
Шрифт:
Тематическое, понятийное выражение легитимных практических схем реализуется как "синтез a priori" (не по И. Канту), формулирующий новое знание с всеобщей и необходимой значимостью, а потому исполняющий роль "парадигмы" содержательных суждений в пределах социологии в целом. Социо-логически схема такого "синтеза" выглядит следующим образом. Социологические суждения о сущих социального мира обосновываются рефлексией над производящими/воспроизводящими их практиками агентов, а также социальными условиями возможности практик. Практические схемы - одно из условий возможности практик. "Главные утверждения" социологии получены изучением легитимных практик (нелегитимные определяются через отклонение от них, т. е. как девиантные) и их условий, поэтому теоретическая рефлексия осуществляется над легитимными практическими схемами95. В свою очередь, легитимные практические схемы суть интериоризированные объективные структуры и поэтому имеют всеобщее значение96. Легитимные практические схемы выступают субъективным моментом
Согласно Э. Дюркгейму и Э. Кассиреру, П. Бурдье и Н. Элиасу, П. Бергеру и Т. Лукману, политический порядок - это порядок в основном символический: политические структуры суть объективированные представления и, в частности, системы классификации сущих социального мира. Поэтому политическая борьба имеет символическую природу и ведется, в сущности, за сохранение или изменение сложившейся социально-политической структуры посредством сохранения или изменения в(дения социального мира, которое можно трактовать как легитимную систему социально-политической классификации. Внешней целью политической борьбы выступает монополия использования материальных и символических ресурсов государства, а истинной - монополия производства и распространения системы легитимной классификации социального мира, потому что именно она, в конечном счете, обусловливает политические практики. Точнее, с одной стороны, система социально-политической классификации воздействует на агентов, которые ее принимают, с другой - практики этих агентов воздействуют на социальную действительность, приближая ее к легитимному представлению о ней.
Социология не может существовать в некоем интеллектуальном утопическом поле, независящем от политически заряженного здравого смысла99, предпонятийных очевидностей исторического и социокультурного "фона" и т. п. Мы всегда мыслим в пространстве предстающих в качестве очевидных, "натурализованных" обыкновений, которые управляют мышлением и освобождают нас от размышления.
Поэтому гетерогенной частью социологии является не-на-учное в ней, например, политика. Политика не только в смысле радикально "иного" социологии, но и как условие ее возможности100. С одной стороны, утверждая автономию социологии, мы ставим ее в зависимость от внесоциологических определений (философии, политики...), с другой, утверждая полноту социологии как опыта, мы не полагаем ничего внешнего по отношению к ней (но вместе с тем теряем внешние гарантии). Этому соответствуют два образа социологии: как материализованной "системы метафор истины" и как политического (государственного, общественного) "аппарата". Они несводимы друг к другу, и точка зрения на социологию каждого исследователя зависит от того, по какую "сторону баррикады" он в данный момент находится.
Важнейшим средством социологического объяснения является классификация система соподчиненных понятий (логических классов объектов социального мира), - которая раскрывает отношения между исследуемыми объектами и ориентирует социолога в их многообразии. Социальные классификации, зафиксированные в доксе, "непосредственно примыкают" к социологическим: и те и другие представляют собой иерархизированные системы понятий, объекты социального мира в которых "...не просто расположены изолированными друг от друга группами; эти группы поддерживают между собой определенные отношения, а их совокупность образует единое целое" [89]. Но иерархия логических классов объектов социального мира означает или отражает их действительную социальную - и/или политическую - иерархию, т. е. существующие между ними отношения господства/подчинения/независимости. Поэтому всякая социологическая классификация имеет политические коннотации, она изначально "...есть способ подавления: латинское слово ordo имеет два значения: "порядок" и "угроза"" [90] и в силу этого политически нагружена. Ближайшим образом, социолог не стоит перед выбором: быть или не быть втянутым в политическую борьбу: он всегда либо находится под сенью или в свете Власти101, либо осиян своей внеположностью ей. Граница между энкратическими (принадлежащими власти) и акратическими (внеположными ей) теориями применительно к социологии коррелирует с различием между основанными непосредственно на доксе и парадоксальными теориями102.
Что такое "наивная социологическая теория"? Перефразируя И. Канта, теоретическую наивность можно назвать "вспышкой" доксы, противостоящей тому, что стало "второй натурой" социолога - научному
Докса - не только своеобразное хранилище расхожих "истин", в котором аккумулируются представления о правдоподобном, но и "архив" в значении, которое придавал этому термину М. Фуко, т. е. закон того, что может быть высказано (см.: [26]). Правдоподобное может не соответствовать действительности, но оно всегда отвечает обыденным представлениям о социально возможном, а наивная социология опирается именно на них. Воспринимаясь как нечто очевидное, не подлежащее сомнению, правдоподобное, усвоенное наивной социологией, вполне соответствует роли массовой социологии, коль скоро "массовый читатель" потребляет ее наравне с журналистикой, публицистикой или астрологией. В наивной социологической теории любое суждение оказывается носителем политического начала, зависящего от требований текущего момента. Поскольку наивный социолог не разорвал с предпонятиями, постольку он не мыслит себя вне связи с "широкой публикой", "массовой аудиторией".
Наивная социология прячет под личиной "естественной социологической установки" то, что надлежит мыслить как буквальное - отношение вовлеченности, политическую заинтересованность. Политические ценности выступают в качестве вненаучной опоры для наивного социолога, не производящего ни репрезентативной, ни конструктивной теории: он лишь объективирует свое практическое чувство, прибегает к символическим стратегиям, непосредственно побуждающим к политическим действиям. Из этого не следует, что наивная социология всегда исходит из ложных представлений о социальной действительности, но в любом случае она не стремится к максимальной интеллектуальной ясности.
Наивный социолог, утверждающий беспредпосылочность своей науки, находится в плену у непосредственной очевидности доксы как совокупности достоверных "фактов". Таким образом очевидность приобретает нормативный характер: неправдоподобие приравнивается к трансгрессии и осуждается с позиций "естественных" моральных и политических ценностей.
Наивная социология преподносит историческую доксу как природу и поэтому выполняет функцию мифа: она не отрицает сложившегося положения вещей напротив, она говорит о нем, но "очищает" социальные ситуации и факты, "...осмысливает их как нечто невинное, природно-вечное, делает их ясными но не объясненными, а всего лишь констатированными" [93]. Натурализуя, деполитизируя политику, наивная теория тавтологически воспроизводит дискурс мобилизации, дискурс основания политического движения или государства. Наивная социология, объясняя, утверждает и подтверждает социальный мир и политический порядок103. "Социологический разум" здесь полагает себя как "волю в воле" (ср. [94]).
Социологическая теория либо представляет и выражает доксу, либо, отправляясь от доксы как от исходного пункта, производит радикальный разрыв с ней. Первое делает теорию наивной, второе - ангажированной104. Согласно Ж.-П. Сартру, социолог всегда engag( - захвачен, вовлечен, втянут в политику, причастен ей, volens nolens делает политический выбор. Но можно быть "политиком неведомо для себя", "наивно", доксически, а можно "ангажироваться" - взять на себя ответственность за свои практики, отрефлектировать свою профессиональную причастность к производству/воспроизводству политического порядка. Социолог - "человек, называющий все по имени" - наделен символической властью. Ангажированный социолог знает, что его теоретические суждения - практики, он знает, что изображать социальную действительность "...значит изменять и что невозможно обнажать, не задумав изменить"; знает, "...что он - человек, впервые называющий то, что еще не было названо или не осмеливалось открыть свое имя, он знает, чт( заставляет "возникнуть" слово "любовь" и слово "ненависть" и что вместе с этими словами возникнут и ненависть и любовь между людьми, которые еще не определили своих чувств" [95]. Ангажированный социолог не вырабатывает "политическую волю других" непосредственно, но изучает доксу, очевидности, здравый смысл, тем самым "переоценивая ценности", подвергая анализу, привычные способы мышления и действия, а это подготавливает возможность новой "политической воли" [96].
Ангажированный социолог пытается не применять свои политические убеждения как регуляторы профессиональной деятельности. Различие "истина/не-истина" не должно стать политическим вопросом - вот к чему он стремится. Вместе с тем, ангажированный социолог осознает, что его наука не способна производить "окончательные результаты", поскольку во многих сферах социального мира невозможно достичь консенсуса по поводу "образа желаемого результата", и полярные концепции могут различаться не столько своим когнитивным статусом, сколько объективированными в них интересами (ср. [97]).