Начало великих свершений… (другая версия)
Шрифт:
— О, полковник, извините, что я Вас случайно зацепил. Мне право, очень неловко.
Так, я не понял. Он что — псих, или, в самом деле, бессмертный? Ух, как плечо болит.
— У меня дипломатическая неприкосновенность. — он с гордым видом показывает мне паспорт, на обложке которого орел и надпись "United States". И что, он думает, что эта книжонка с курицей его защитит?
— Дипломат значит? А стрелял зачем?
Я испугался. Думал, что это бандиты. — он радостно скалит зубы. — Полковник, учтите: я — близкий родственник сенатора Вульфа. И, по правде говоря, не думаю, что из-за легкой раны, нанесенной, видит Бог, совершенно случайно, Ваша страна будет поднимать международный скандал, — он понижает голос и доверительно шепчет, — тем более, что мы с Вами можем и сами решить это маленькое недоразумение. Я буду рад оплатить Ваше лечение и причиненные неудобства…
— Очень мило, господин из консульства. А вы не скажете, что вы делали в компании бандитов и убийц? — я начинаю злиться, тем более что плечо теперь уже не просто болит,
— О, поверьте, я понятия не имел, чем занимаются эти люди. Один из них, вон тот, — он показывает на лежащего, — обещал познакомить меня с местными красавицами. Вы же понимаете меня, как мужчина мужчину?
Ну, так, мне это надоело. Попробуем добиться результатов до прихода смерш.
— А теперь заканчивайте врать, милейший. Лысенко, давай сюда. Вот так. Возьми-ка этого на мушку, пока я его обыщу и свяжу.
— Вы не имеете пра-А-а! — его тирада оборвалась ударом пистолетной рукояти по зубам.
— Имею, имею. Бог даст, я с твоим сраным президентом повидаюсь. Встреча: я — на танке, он — под танком. Стой смирно, сука! Это что? Что за книжка, я спрашиваю?!
Молчит. Аккуратно стреляю ему в левое колено. Он с воплем падает на пол.
— Я тебе сейчас, б… заморская, в яйца выстрелю, и подыхать оставлю, понял? I" ll shoot you at the balls! Understend me, son of bitch?
— Ши… — он запинается, по разбитому лицу текут слезы, — шифровальный блокнот… Вы ответите!
— Обязательно, обязательно… На кого работаешь? Не слышу?
Удар сапогом в промежность сгибает его пополам, но Лысенко пинает его в зад, и он снова разгибается…
— Когда спрашивает русский офицер, надо отвечать, чтобы не заставлять господина ждать, понял, сука? — нежно объясняет Лысенко.
— Эй, эй, соратник, не кипятись! Ну-ка, что у тебя здесь? — смершевцы появились не слишком вовремя, но я даже рад им. Очень уж плечо болит, для нормального допроса…
— Ах, господа, я так рад, что Вы пришли, чтобы прекратить это безобразие! — глупый янки, кажется, думает, что его спасли.
Как не так! Вопль, сменяющийся хриплым бульканьем, свидетельствует о его глубоком заблуждении.
— Соратники, вот: это — шифровальный блокнот, — я протягиваю книжку, и кто-то принимает ее у меня.
К Щапову наклоняется человек с петлицами медика. Другой врач, капитан медицинской службы, осторожно осматривает мое плечо. Домик заполнен народом, и я слышу отрывки фраз: "…шифровальный блокнот, господин полковник… передатчик, мощностью… осторожно с ампулами, поручик, возможно — яд… взяли чисто, почти без потерь… потрошили по живому, результаты… кого послали за пленным?… учитесь, как брать, а ведь не профессионалы… " Передо мной появляется о. Алексий. Он укоризненно качает головой:
— Как же это ты так, сыне? Добро бы юнец безусый был, а то ведь муж зрелый и вдруг такое ребячество.
Он прав, конечно. Сам понимаю. Но, если бы смог, повторил бы все заново…
— Лукавый попутал, отче, — говорю я виновато.
— В твои годы, сыне, пора бы и не поддаваться на происки врага извечного, — говорит о. Алексий качает головой, но лицо его светится одобрением, а в глазах его скачут озорные искорки — ну, да Бог прощает, и людям велит…
Гауптштурмфюрер Вилли Хенске. Глазго
Сегодня мы прибыли в Шотландию. Глазго- последний крупный порт англичан, и драться они будут до последнего. Это последняя их надежда на то, что кому-то удастся спастись. За время до нашей высадки «томми» успели построить подземные ангары для подводных лодок, и несмотря на все усилия нашей авиации несколько лодок у англичан осталось. Мы знаем, что в городе находиться королевская семья, остатки парламента. Здесь тоже будут драться до последнего, мы знаем, что это такое, и тщательно проверяем наше оружие, ещё и ещё пытаемся загрузить боеприпасы в каждый свободный уголок. Наша вся обвешана дополнительными подсумками, за спиной у каждого висят толкушки гранат. Многие обзавелись запасными ножами и пистолетами. Два часа назад в город отправили парламентёров с предложением о капитуляции, пока от них нет вестей. Но каждые пятнадцать минут они выходят на связь с докладом о состоянии переговоров. Наше требование одно: безоговорочная капитуляция и выдача для суда военных и политических преступников, а так же всех евреев. А пока идут переговоры мы ждём. Ничего нет хуже на войне, чем ждать, хотя сейчас каждая минута ожидания спасает чью-то жизнь. В противном случае солдаты бы сейчас проливали свою кровь на пыльную английскую землю, штурмуя город… Наконец в рации слышен голос кого-то из штабных офицеров, сообщающих о возврате парламентёров. Переговоры ни к чему не привели, англичане отказались сдаться. При этой вести по всему батальону начинается движение: солдаты в последний раз проверяют своё снаряжение ожидая приказа к атаке. Но, как ни странно, его всё ещё нет. Ничего не понимаю. Неужели мы не будем наступать? Внезапно солнце меркнет, поднимаю свой взгляд к небу и замираю от восхищения: десятки, сотни самолётов надвигаются с юга. Хищные силуэты всех самолётов Союза- «Юнкерсы», "Сикорские", «Дорнье», "Хейнкели", «Туполевы» и «Петляковы» несут смерть в своих корпусах… Город заволакивают грязно чёрные султаны разрывов тысяч бомб. Волна за волной бомбардировщики вываливают свой груз на позиции, на развалины, на всё, что внизу. Внезапно под ногами вздрагивает земля, ещё и ещё раз. Такого я ещё не видел! Судя по всему
— Позвольте мне заняться несчастным животным, господин гауптштурмфюрер!
— Почему я должен доверить это вам, обершютце?
— На гражданке я был ветеринаром, господин оберштурмфюрер!
Молча передаю ему крошечного инвалида и наблюдаю за опытными движениями специалиста, приспособившего под операционный стол свой подобранную доску. Малыш вскоре умолкает, его культя обработана и забинтована. Обергренадер передаёт мне маленькое тельце.
— Сейчас он будет спать, господин оберштурмфюрер, я скормил ему немножко обезболивающего. Потом очень захочет пить, дайте ему немножко молока с сахаром. Судя по-всему малыш истощён до крайней стадии и большая кровопотеря. Так что скажите вашему ассистентцарту, что ему надо делать уколы глюкозы и хорошо кормить.
Я благодарю бывшего ветеринара и он исчезает среди развалин вместе со своими товарищами, держу крохотное тельце в своих руках. Котёнок меньше моей ладони. Совсем крошечный. Мне становиться его невыносимо жалко. Что же, ему повезло. Будет теперь у нас ещё один боец в батальоне, нештатный… Последний оставшийся в живых англичанин из Глазго…
Полковник Всеволод Соколов. Пятигорск, 1941
Мой балканский вояж окончился, практически не начавшись. Рана, показавшаяся мне сперва хоть и болезненной, но не тяжелой, вызвала серьезные осложнения. Несмотря на то, что я последний месяц провалялся в госпитале, я и сейчас все еще плохо двигаю левой рукой. СМЕРШ было начал точить на меня зубы и делать реверансы в смысле дальнейшей работы под их началом, но, выяснив, что мне предстоит еще длительное лечение, оставил в покое. Пока.
В госпитале, меня навещает соратник Кольцов, прибывший в Константинополь с инспекторской поездкой из Главного штаба дружинных частей. Его визит в госпиталь, производит впечатление, схожее с тем, которое произвело на скромный берлинский отель посещение первого заместителя рейхсфюрера, Эрнеста Кальтенбрунера. Разве что реакции персонала носят чисто национальные отличия. Дисциплинированные немцы при виде высокого начальства пытались вести себя как солдаты на параде, а мои соотечественники начинают метаться как ошпаренные котята, пытаясь изображать бурную деятельность, и вполголоса матерят чиновного визитера. По мере приближения Кольцова эта суматоха все нарастает и вот, наконец, свершилось: Павел Андреевич неспешно входит в мою палату: