Начало
Шрифт:
– Fols [3] ! Сей же час отпусти! Арекбузирую! Варвары, beskidte sviner [4] …
– Иван Андреевич! – я и не думаю вставать со ступеней – Ну зачем же так? Оконфузились? Сдали город? Имейте честь держаться достойно…
Теперь уже в мой адрес летит порция ругательств. Опять мешая слова, Рейнсдорп кричит, что я заклейменный вор Емелька Пугачев. О чем ему давно известно.
Тут губернатор подставляется.
– Господа, полковники,
3
Дурак по датски
4
Грязные свиньи
– А слышали как меня признал отец Михаил?
– Да!!
Народ волнуется, принятие присяги остановилось.
– Это ты, немец, вор! – я обличающе указываю пальцем на дергающегося в руках Хлопуши губернатора – Своего царя предал ради Катькиных подачек!
Рейнсдорп, разумеется, никакой не немец – датчанин, но народ в такие детали не вдается.
– Не сметь так про императрицу! – из толпы арестованных офицеров пытается выскочить судя по цветному нашейному платку молодой поручик или подпоручик. И тут же получает от казака плашмя саблей по голове. Падает на брусчатку, пытается встать, но бесполезно.
– Тащи губернатора к остальным – я машу рукой в сторону толпы пленных.
– Царь-батюшка, енерала то мы не смогли взять – Подуров подходит ближе, вздыхает – Порубили его казачки.
– Какого генерала?
– Обер-коменданта крепости, енерала Валленштерна.
– Ну и пес с ним – захохотал полковник Лысов – Сейчас и этих порешим.
Я сосчитал офицеров. Двадцать один человек, включая губернатора.
– Иван! Опроси офицериков, имена, звания…
Почитаев уходит к пленным, а я заглядываю в картину Неплюйводы. Мужик – явно талант. Так точно успел набросать контуры всего нашего «натюрморта». Люди целуют мою руку, Иван читает указ, священник крестом благословляет (тут художник слегка приврал).
Я примерно представляю, что будет дальше с офицерами. Даже внутренне готовлюсь. Но вот стоит ли это видеть художнику? Он ведь потом такое нарисует – век не отмоешься. Вот изобразил гениальный Репин, как Иван Грозный убивает своего сына – и уже никого не волнует, было ли это в действительности. Все уверены, что Иван Васильевич точно порешил родную кровь. А ведь исследователи потом выяснили, что царевич умер от отравления мышьяком.
– Десять прапорщиков – начал докладывать Иван – Семь подпоручиков и поручиков, два капитана и один полковник. Ведут себя предерзко, царь-батюшка!
– Ничего, это мы сейчас поправим – я в окружении полковников спустился с крыльца. Стал разглядывать офицеров – те меня. С вызовом так. Хмурые, озлобленные, с окаменелыми лицами, они стояли в небрежных позах, с руками, засунутыми в карманы, как бы стараясь этим подчеркнуть полное презрение к пленившему их бородачу.
– Ти, вор, отвьетишь за все! – Рейнсдорп
Бац! Хлопуша ударил губернатора по губам, пленные рванули вперед и тут же были стиснуты казаками. Щелкнули курки пистолетов…
– А ну осади! – я рявкнул так, что все подались назад – Послушайте меня внимательно и сириозно, господа хорошие. У вас два пути.
Один – в могилу. Казачки вас растерзать хотят, хоспода. И за дело. Крови невинной вы налили много. Особь когда за прошлом году станичников картечью покоряли.
Казаки одобрительно ворчат.
– Второй путь – дать мне присягу и признать своим царем. Служить верой и правдой, замаливать ваши грехи службой. Кто хочет жить, выходи направо.
Я протянул руку, показывая, куда надо встать. Никто не направо не встал. Один офицер даже плюнул презрительно на землю.
– Ну что ж… Хлопуша, вешай губернатора. Вон там, прямо на флагштоке.
Жестокий век – жестокие нравы. Попади я сразу Рейнсдорпу – он бы меня сначала на дыбу в Тайную канцелярию отправил. А затем с удовольствием, по приказу властей, четвертовал.
– Это мы с радостью! – у Хлопуши оказалась с собой веревка, обвязанная вокруг тулупа. Он ее быстро закинул на флагшток здания, сделал петлю. Казаки схватили губернатора и поволокли к крыльцу. Перевязали руки назад, сунули голову в петлю. Многие офицеры смотрели на это с ужасом. Да, господа, вот такое оно крестьянское восстание.
– Иван Андреевич! – я обратился к Рейнсдорпу – Одумайся, повинись.
– Нихт!
Казаки поняли все без указаний, натянули веревку в четыре руки и губернатор дергая ногами взмыл вверх. Народ на площади дружно вздохнул.
Я же обернулся обратно к офицерам. Живой Рейнсдорп еще дергал ногами, бил каблуками сапог о стену, а я уже ткнул пальцем в пожилого полковника с бакенбардами – Этого теперь.
Еще двое казаков бросились к мужчине, связали ему руки.
– Бога ради! – почти расплакался полковник – У меня семья, детки.
– Так и подумай о них! Присягни.
В глазах офицера страх боролся с долгом. Последний победил. Я внутренне перекрестился. Убиваю людей. Но с этого начинается любая власть. Елизавета замучила Анну Леопольдовну с сыном Иоаном. Екатерина приказала убить Петра III. Александр I молча одобрит удушение отца, Павла I Власть строится на крови. Словно дом на фундаменте. Тот властитель, который боится крови – прольет ее в итоге в разы больше. Или сам сгинет.
Меня уже поколачивало, но я держался. Полковник повис, хрипя, на втором флагштоке.
– Кто там следующий? Давай теперь капитанов. Вот этого – я ткнул наугад в черноволосого худощавого мужчину с рыбьими глазами в черных буклях на голове.
– Я пожалуй, выберу жизнь – тихо проговорил он.
– Николай Арнольдович! – изумились сослуживцы – Как можно?
– Господа! – губы у офицера дрожали – Я последний в роду. Детей нет. Поймите!
– Ваша фамилия? – я киваю соседнему казачку на кинжал за поясом, тот подает мне широкий бебут.
– Граф Ефимовский – с гордостью отвечает капитан – Николай Арнольдович.