Начало
Шрифт:
— Возможно, сейчас не лучшее время это обсуждать, Алекс, — мягко промолвил он, словно хотел меня от чего-то оградить.
Но было поздно. Я не собиралась отступать.
— Я хочу знать. Сейчас же! Пожалуйста, мистер Честертон!
Учитель тяжело вздохнул. Он уже жалел, что завел этот разговор.
— Помнишь, тогда в кабинете я сказал тебе, что для развития нашей силы нам нужно постоянно заниматься? Давным-давно наши предки поняли, как важно развивать и сохранять наши способности. Это сродни езде на велосипеде или плаванью: чтобы им научиться, нужно приложить старания, так ведь? — Несмотря на вопросительную интонацию, он не ждал
Я вспомнила, что тогда мистер Честертон ничего не рассказал мне о тренировках и вкладе желтых в развитие этих способностей, пообещав сделать это позже. Сейчас я осознала, что тогда он просто не хотел об этом говорить.
— Как они это делают? — хриплым голосом спросила я. Тревожное чувство внутри меня усилилось.
Мистер Честертон сжал губы, будто не хотел, чтобы я услышала это от него.
— Как? — почти вскричала я. Мне нужно было это знать. Еще немного — и я бы бросилась на него и начала его трясти.
— Упражняясь, — наконец ответил он, — иногда с животными, иногда с людьми. На нижнем этаже есть специальные залы. Там тренируются они (он возвел глаза к грозно взирающему на нас сверху льву). Там будете тренироваться и вы.
Я вспомнила кучки запуганных до ужаса учеников, которых несколько раз на моих глазах уводили вниз.
— С людьми, — машинально повторила я. Меня тошнило. — Вы имеете ввиду учеников, которые носят желтую форму?
У меня заледенела кровь, когда я это произнесла. Мелодичный смех Хлое вдруг затих, музыка тоже стала тише. Вокруг все продолжали веселиться, но теперь я едва могла это осознавать.
— К сожалению, — ответил он, — я именно это имею ввиду. Это то, что ввел директор, когда занял этот пост. Мне очень жаль, что тебе приходится услышать это от меня, — в его голосе сквозила печаль. Учитель смотрел на меня с сожалением. Он словно извинялся, что ему пришлось испортить мне рождественское настроение.
Я вспомнила подслушанные слова Николь. Кричащая девушка, змеи, хромающий парень, который сейчас сидел за своим столом, уставившись отсутствующим взглядом куда-то вдаль. «Пусть скажет спасибо, что он вообще может ходить», — сказала она тогда.
— Соревнование, — требовательным голосом произнесла я. Мне нужно было услышать всю правду, какой бы страшной она не была. — Как оно происходит?
Учитель снова вздохнул и помрачнел еще больше. Но я не отступала, поэтому ему пришлось ответить.
— Его устраивают, чтобы лучшие ученики, носящие красную форму и достигшие пятнадцати лет, могли показать, чему они научились до сих пор. А также, чтобы отточить свои навыки в естественных условиях, прежде чем отправятся туда, куда их распределят. Ученики твоего цвета, — он сочувствующе поджал губы, — тоже участвуют, когда им исполняется пятнадцать. Но так как это соревнование устроено для тех, кто в полной мере обладает способностью управлять, лишь немногие из вас будут допущены к участию. Впрочем, это конечно же к лучшему, — негромко добавил он.
У меня кружилась голова.
— Что они делают? — я вцепилась в его руку. — Что
— Применяют на практике то, чему научились.
Мне показалось, что еще немного и я закричу. Заору на весь зал, чтобы все наконец-то прекратили это нелепое веселье. Почему он не скажет все, как есть? Почему до сих пор цепляется за эти стандартные фразы? От чего хочет меня защитить?
— Как?!
Мой громкий вопль привлек внимание некоторых танцующих пар, и они недовольно покосились в мою сторону.
— Они охотятся. С помощью зверей, которые куда больше и опаснее, чем те, которых дозволено выбрать вам.
Все вмиг стало на свои места. В голове загремели слова миссис Джеймс о том, что у каждого здесь своя роль. Хромающий парень, которого я увидела тогда в коридоре, бросил на меня быстрый взгляд и замер, понимая, что я только что узнала его тайну. Лин, вернувшаяся в зал и застывшая в проеме двери. Испуганная Хлое, отпустившая руку Джин и широко раскрытыми глазами смотревшая на мое посеревшее лицо. Я единственная в этом месте, кто до сих пор ничего не понимала. Вот значит какая у нас роль. Мы — их жертвы. Мы, носившие синюю форму, и они, волей судьбы обделенные этой силой, здесь только для того, чтобы красные могли тренировать свои способности и соревноваться между собой.
Я отпустила руку мистера Честертона и отшатнулась.
— Мне жаль, Алекс, — повторил он, его глаза смотрели на меня с участием. — Мне очень жаль. Знай, что я сделаю все, чтобы тебя защитить… — Он продолжал что-то говорить, но я его уже не слушала.
С другого конца зала на меня смотрели Карл фон Рихтер и мисс Белл. Казалось, они знали, о чем рассказывал мне мистер Честертон. У учителя политологии сочувствующе вытянулось лицо, а мисс Белл побледнела. Ее веселый, следивший за танцующими парами взгляд вмиг потерял свой радостный блеск и снова стал отрешенным как прежде. Словно ей напомнили о том, о чем она на время пыталась забыть.
Я плохо помню, как очутилась в раздевалке. Кажется, я потеряла шапку, но я этого даже не заметила. Как не заметила и порывистого, ледяного ветра, хлеставшего меня по лицу всю дорогу домой.
— Что-то ты рано. — Майк в одиночестве сидел с книгой в гостиной. Ни тетки, ни Марджи в доме не было.
— Это правда? — Мой голос осип после того, как я брела домой без шарфа и с расстёгнутой курткой.
Его спина напряглась.
— Что?
— Соревнование! — заорала я, но из горла вырвался лишь слабый, почти неслышный хрип. — И школьное подземелье. То, что вы тренируетесь на тех, кто носит желтую форму… Это правда?
Майк не ответил. Он отвернулся к камину и склонился над какой-то книгой.
— Иди спать, Алекс, — его голос стал жестким, подчеркнув, что он больше не намерен со мной говорить.
Мне показалось, что внутри что-то резко лопнуло, словно одну из моих внутренностей вдруг со всей силы пырнули ножом. Боль была практически настоящей.
— Я жалею, что ненадолго позволила себе забыть, кто ты такой, — мой голос дрожал, но я заставила себя выпрямиться в проеме двери и посмотреть на него. Отблеск пылающего в камине огня играл на его белокурых, аккуратно уложенных кверху волосах; склонившись над открытой книгой, он являл собой прекрасную, застывшую статую. Такую же ледяную и безучастную, как и его сердце. — Я очень об этом жалею. Спасибо за лекарства… и за то, что не рассказал вчера о волке. Но я больше ничего от тебя не хочу. Никогда!