Начало

Дель Торо Гильермо

Или, иногда, при активных строительных работах.

Василий прошел еще квартал на юг, пересек Баркли-стрит. Небоскребы расступились, и перед глазами Василия распахнулось небо над строительной площадкой площадью в шесть с половиной гектаров.

Он поднялся на одну из обзорных платформ, с которых открывался вид на котлован, появившийся на месте башен Всемирного торгового центра. Сооружение фундамента близилось к завершению, к поверхности земли уже начали подниматься бетонные и стальные колонны, но пока котлован напоминал оспину на лице города.

Василий не

забыл апокалипсис сентября 2001-го. Несколько дней после обрушения башен ВТЦ он работал здесь в составе команд департамента здравоохранения. Они начали с разрушенных ресторанов, расположенных по периметру, вычищая остатки еды. Потом спустились в подвалы, на более глубокие уровни, не встречая ни единой живой крысы – только многочисленные следы их присутствия, в том числе цепочки следов на осевшей пыли. Лучше всего он запомнил кондитерскую некой миссис Филдс, где крысы съели практически все. Популяция крыс в районе уничтоженного ВТЦ резко возросла, появилась опасность, что в поисках новых источников еды крысы начнут наводнять окрестные улицы. И вот тогда началась реализация обширной программы, субсидированной федеральным правительством. Под руинами ВТЦ и вокруг них установили десятки тысяч ловушек, рассыпали тонны яда, и благодаря эффективной работе Василия и его коллег вторжения крыс не случилось.

Василий Фет по-прежнему трудился по контракту с государством. Его команда следила за популяцией крыс внутри и вокруг Бэттери-парка, поэтому он прекрасно знал, как обстоит дело с крысами в здешних краях. И до этого дня ничего необычного не замечал.

Он смотрел на бетономешалки, из которых выливался цемент, на краны, перемещающие строительные конструкции. Подождав три минуты, пока молодой человек не освободит подзорную трубу, точно такую же, какие стояли на Эмпайр-стейт-билдинге, он бросил в нее два четвертака и оглядел строительную площадку.

И тут же увидел их, маленькие серые точки, вылезающие из всех щелей, обегающие груды строительного мусора, поднимающиеся по подъездной дороге к Либерти-стрит. Они огибали стальные сваи, вбитые в основание Башни свободы, словно гребаные слаломисты. Фет посмотрел на разрыв в стене: там вскрыли тоннель подземки. По окончании строительства тоннель собирались восстановить. Василий поднял подзорную трубу чуть выше. Крысы бежали и по рельсам, и по технологической бетонной дорожке, что тянулась вдоль них. Они в панике покидали котлован, используя все доступные пути.

Инфекционное отделение Медицинского центра Джамейки

Уже в изоляторе Эф натянул латексные перчатки. Он настоял бы на том, чтобы и Сетракян сделал то же самое, но, еще раз взглянув на искалеченные руки старика, пришел к выводу, что это едва ли получится.

Они вошли в палату Джима Кента, единственную занятую во всем изоляторе. Джим спал, по-прежнему в повседневной одежде, проводки от груди и руки вели к приборам. Дежурная медсестра пояснила: показания (частота сердцебиений, кровяное давление, частота дыхания, уровень кислорода) стали такими низкими, что тревожную сигнализацию пришлось отключить, – звонки не умолкали.

Эф

откинул полог из прозрачного пластика и почувствовал, как за его спиной напрягся Сетракян. По мере того как они приближались к кровати, показания параметров жизнедеятельности на мониторах нарастали, что не могло не удивить Эфа.

– Как червь в банке, – пояснил Сетракян. – Он чувствует нас. Чувствует, что кровь близка.

– Не может такого быть, – возразил Эф.

Он шагнул к кровати. Все показатели и активность мозга возросли еще больше.

– Джим… – позвал Эф.

Лицо Кента во сне оставалось расслабленным. Темная кожа приобрела серый оттенок. Эф видел, как под веками быстро двигаются зрачки.

Сетракян придержал полог серебряной головой волка – набалдашником своей трости.

– Не так близко, – предупредил профессор. – Он превращается в вампира. – Старик сунул руку в карман. – Ваше зеркало. Достаньте его.

Во внутреннем кармане пиджака Эфа лежало зеркало размером восемь на десять сантиметров в серебряной рамке, одно из многих, собранных Сетракяном в его подземном арсенале.

– Вы видите в нем свое отражение?

Эф посмотрел в старинное зеркало:

– Конечно.

– А теперь, пожалуйста, посмотрите на меня.

Гудвезер повернул зеркало, поймал отражение:

– И вас вижу.

– У вампиров нет отражений, – вставила Нора.

– Не совсем так, – возразил Сетракян. – Но, пожалуйста… только осторожно, попытайтесь взглянуть на него.

Из-за малых размеров зеркала Эфу пришлось еще на шаг приблизиться к койке. Он вытянул руку, держа зеркало над головой Джима.

Поначалу поймать отражение не получалось. А потом… отражение выглядело так, будто рука Эфа сильно тряслась. Но фон, подушка и изголовье при этом не потеряли четкости.

А вот лицо Джима превратилось в смазанное пятно. Казалось, голова вибрирует с невероятной частотой, поэтому разглядеть черты лица невозможно.

Эф быстро убрал руку.

– Серебряная амальгама. – Сетракян постучал пальцем по своему зеркалу. – В ней дело. В нынешних зеркалах напыление из хрома, вот они ничего и не показывают. Но зеркало с серебряной амальгамой всегда говорит правду.

Гудвезер вновь посмотрелся в зеркало. Нормальное лицо. Разве что рука чуть дрожит.

Он поставил зеркало под углом, нацелил на Джима и вновь вместо лица увидел смазанное пятно. Судя по отражению, голова продолжала вибрировать, хотя на самом деле недвижно лежала на подушке.

Эф протянул зеркало Норе, разделившей его изумление и страх.

– Так это означает… он превращается в… в такого же, как капитан Редферн.

– При обычном заражении на трансформацию и переход к кормлению уходит день и ночь. Для полного преобразования требуются семь ночей. За это время болезнь поглощает тело и трансформирует его под собственные нужды. Для достижения зрелости нужны тридцать ночей.

– Зрелости? – переспросила Нора.

– Молитесь, чтобы мы не увидели этой стадии. – Старик указал на Джима. – Артерии на шее – кратчайший путь к нашей крови. Еще один путь – бедренная артерия.