Начнем сначала
Шрифт:
– Не надо разыгрывать передо мной этот сентиментальный спектакль! нанесла ответный удар Ванесса, недовольно поведя головой.
– Ты знаешь, кто этот человек и что он из себя представляет, и все же, ты, похоже, собралась за него замуж.
– Она неуверенными шагами прошла к бару и налила себе бренди.
Седина широко раскрыла глаза. За исключением каких-то особых случаев Ванесса никогда не притрагивалась к алкоголю до обеда - вечером же это могла быть рюмка шерри или бокал вина во время еды.
– Мы любим друг друга, - Селина была вынуждена защищаться этой ложью. Мартин никогда
– Любовь? Да он не знает, что это слово значит!
Признав в душе, что ее тетя абсолютно права, Седина почувствовала необъяснимую душевную боль. Он ведь и сам признавал это. По крайней мере в этом он был с ней честен.
Ванесса сделала большой глоток бренди и отставила в сторону стакан, вздрогнула и бросила на Селину обвиняющий взгляд, как будто та была виновата в ее несвоевременном употреблении алкоголя. Ее речь стала менее внятной: на нее подействовало выпитое.
– Этот дьявол - красив, я согласна. Но, ради Бога, Селина, если ты его хочешь, переспи с ним, выгони этот жар из себя, но не выходи за этого негодяя замуж! Думай головой, а не гормонами - его мать была интриганкой, хладнокровной и расчетливой, и он унаследовал это от нее с лихвой.
– Она жадно втянула в себя воздух, как бы желая успокоиться, но ее голос по-прежнему звучал гневно, когда она добавила:
– Мартин наконец сказал, сколько мы задолжали этому мерзавцу. Если бы я только была в курсе дел, то никогда не позволила бы этому случиться. А в данной ситуации он может, и обязательно разорит всех нас. И ты хочешь в этом участвовать?!
Нет, только став его женой, она сможет предотвратить предсказываемое Ванессой разорение, но не могла же она ей сейчас в этом признаться. Ее тетя неохотно, но может согласиться на подобную жертву, а вот Мартин нет.
Селина задрожала. Она ни с кем не могла поделиться мрачными мыслями о своем будущем, и хотя знала, что Ванесса не будет на седьмом небе от их свадебных планов, но не ожидала таких ядовитых упреков со стороны родной тетки. Селина не знала из-за чего - из-за ядовитого упоминания о ее гормонах, несправедливого очернения Адама, или еще от чего, - но она чувствовала, как в ней закипает гнев, и ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы спокойно пояснить: я выйду замуж за Адама, независимо от того, благословишь ты меня или нет, так почему же не попытаться смириться, как это сумел сделать дядя? Она гордо вскинула голову, глаза смотрели холодно.
– И могу вас заверить, что он не сделает ничего, что бы причинило вам финансовый ущерб.
Эта уверенность была тем единственным, что она могла предложить, и она была очень горькой. И вдруг неожиданная обида и мрачная безнадежность, ставшие для нее невыносимыми, заставили ее с необычной для нее злостью бросить:
– Кстати, раз уж мы обсуждаем вопрос о людях, разоряющих других, когда Доминик собирается выйти из своего подполья и начать работать? Или Адам его выгнал?
– И тут же пожалела о сказанном, увидев, как краска стала заливать тетино лицо.
И все же она проглотила чуть не сорвавшиеся с языка извинения, вспомнив, сколько
Так и не извинившись, Седина, резко развернувшись, вышла из комнаты. Все утро, уединившись в гостиной, она играла с Мартином в шахматы, которые подарила ему на день рождения; она без конца проигрывала, потому что не могла сосредоточиться. Во время легкого ленча, приготовленного Мэг, Ванесса держалась с холодной вежливостью, и Седина решилась: тщательно собрала свои вещи и уехала - а теперь вот ее одежда валялась на мокрых булыжниках...
Убедившись, что дверь заперта, она вытащила из сумочки ключ, который ей дал Адам, повернула его в замке и, когда тащила свой чемодан вверх по лестнице, услышала резкий голос Адама:
– Где ты была, черт возьми?
– Как ты думаешь?
– огрызнулась она, обиженная его тоном, а ее плохое настроение превратилось в ярость.
– Что ты пытаешься обращаться со мной, будто я уже твоя собственность!
– Я не пытаюсь, - ответил он, сжав губы и глядя на нее с упреком.
– Ты и есть моя собственность, и знаешь это.
Это было невыносимо: вдруг после спокойствия последних десяти дней она почувствовала, что больше не в состоянии с достоинством выносить это; ее губы побелели от гнева, и она закричала на него:
– Я - не твоя собственность, и никогда ею не буду! Слышишь, никогда!
– У нее было две секунды, чтобы пожалеть, что она не сдержалась, нарушила данное себе обещание вести себя с ним с холодной учтивостью; он подскочил к ней, выхватил у нее чемодан и одним резким движением забросил его на верхнюю площадку лестницы.
А потом он втащил ее наверх и усадил рядом с чемоданом, который, на удивление, оказался целым. И прежде чем она отдышалась и потребовала, чтобы он объяснился, он заговорил резким голосом:
– Я целый день схожу с ума, гадая, где ты. Да, черт побери, ты могла попасть под автобус!
– Была бы счастлива, - бросила ему она, потом закрыла глаза, возмущенная собственной грубостью, о которой не подозревала. Он извлек из нее такие эмоции, о которых она и не подозревала. И при этом он выглядел так, будто и вправду волновался о ней, поэтому она зашептала:
– Извини. Тебя не было, когда я уходила, но я должна была написать записку. Я поехала взять наконец машину и кое-что из одежды. Ты мог бы догадаться. Или позвонить Мартину и проверить, если действительно беспокоился обо мне.
– И позволить им увидеть трещину в нашем красивом фасаде?
– язвительно спросил он.
– Влюбленная парочка дрейфит: один уже не знает, где находится другой?
Было видно, что он не успокоился, но она, не совсем понимая, почему это должно ее волновать, попросила:
– Давай не ссориться.
– Ей не нравился циничный блеск в его глазах, но она упрямо продолжала:
– У меня был такой неудачный день, что хотелось бы его поскорее забыть. Мало того, что меня завела Ванесса, так еще и мой чемодан некстати раскрылся и все вещи теперь в грязи.