Нации и национализм

Геллнер Эрнест

Еще одно преимущество заключается в возможности «конструирования» следующего, третьего варианта национализма, совсем не принятого во внимание Пламенатцом, но, несомненно, возникающего вследствие дальнейших комбинаций тех же самых элементов, которые включались в два интересовавшие его примера. Этот третий пример лучше всего назвать национализмом диаспоры, и как предмет исторической действительности он является весьма определенным и очень наглядным и важным подвидом национализма.

Традиционное аграрное общество, как мы уже отмечали, использует культуру или этничность в первую очередь для выделения привилегированных групп, таким образом подчеркивая их знатность, узаконенность прав и укрепляя их влиятельность. Если правители говорят на особом языке или имеют особый акцент и отличающие их привычки, использование теми, кто не относится к правящему слою, того же способа общения будет нарушением правил поведения. Это сочтут проявлением наглости, lese-majeste [30] ,

кощунством или попросту смешным. Насмешка — это большая сила. Она представляет собой наиболее могущественную силу, против которой разум бессилен даже или особенно в тех случаях, когда приговор выносится наименее квалифицированным из судов. Могут применяться и другие, возможно, более жестокие наказания.

30

Оскорблением величества (фр.)

Но те же самые социально обозначенные признаки культуры и этнической принадлежности используются для того, чтобы выделить и отделить не только привилегированные слои, но и непривилегированные, противопоставляемые им группы отверженных. Причем такие группы очень нужны обществу. Как мы уже отмечали, в доиндустриальных обществах бюрократические функции лучше всего выполнялись евнухами, священниками, рабами и иноземцами. Считалось, что допускать свободно рожденных граждан, уроженцев страны к таким ключевым позициям слишком опасно, поскольку местные и родственные связи имеют для них большое значение, и они могут воспользоваться своим положением, чтобы облагодетельствовать родственников и клиентов, в свою очередь использовать их в целях укрепления собственного положения. Ко времени образования нашего общества, когда каждый становится и мамлюком, и служащим, а также может со знанием дела выполнять обязанности чиновника, необходимость в «оскоплении», как физическом, так и социальном, отпадает. Теперь людям доверяют, и то, что казалось политически неприемлемым и странным в аграрном обществе, стало обычным и распространенным явлением в наше время. Сейчас все мы «оскоплены» и удручающе благонадежны. Государство полностью доверяет нам выполнение обязанностей и не испытывает необходимости превращать нас в евнухов, священников, рабов или мамлюков.

Но распределение постов в административной структуре не единственная причина существования отверженных при аграрном порядке. Отверженные бюрократы — не единственная форма отсутствия полной гуманности, а бюрократия — не единственный источник социальной власти. Колдовство, ковка металлов, финансы, элитарные военные части и прочие чудеса, а в некоторых обстоятельствах любой вид ключевой специализации может наделять слишком опасной силой специалистов, которым они доступны. Одним из способов нейтрализовать эту опасность, в то же самое время допуская специализацию и по мере возможности закрепляя монополию гильдии или касты, является утверждение такого порядка, когда социальная ниша может быть занята только группой, легко выделяемой в культурном отношении, обреченной на презрение и гонения, не допущенной в политические учреждения и к средствам производства.

Яркими примерами должностей, часто слишком опасных для того чтобы предоставлять их местным жителям и полноправным гражданам, и поэтому предоставляемых иностранцам, являют с должности дворцовых охранников и финансовых деятелей. Понятно, что обращение с большими суммами денег связано с обладанием властью и поэтому проще, если эта власть будет в руках тех, кто лишен возможности использовать деньги для собственного процветания, так как принадлежит к категории, лишенной надежды на высокий и почетный пост. При традиционном порядке группы, оказавшиеся в таком положении, спокойно мирятся с подобной несправедливостью, здраво оценивая как его преимущества, так и недостатки. Обычно они сживаются с ним и не помышляют об ином. Иногда они очень страдают, но все же их положение имеет наряду с недостатками и свои достоинства.

С образованием мобильного, централизованного массового общества ситуация в корне меняется. Особенно это сказывается на меньшинствах, специализирующихся на финансовых, торговых и вообще городских видах деятельности. С распространением мобильности и смены занятости определенная культурная группа уже не способна удерживать монополию на какой-либо вид деятельности. Если значительное число членов большего сообщества желает заниматься этими прибыльными (когда доход не подвергается конфискации) профессиями, то они едва ли могут остаться достоянием меньшинства и тем более — меньшинства, отмеченного каким-либо культурным или социальным клеймом.

В то же время с утверждением нового порядка и нового стиля жизни бывшие члены специализированных и ранее подвергавшихся сегрегации сообществ оказываются в выигрыше. Их традиционно городской образ жизни, умение считать, коммерческая сметка, более высокий уровень грамотности и иногда приобщенность к религиям, имеющим письменную традицию, делают их более пригодными к новой цивилизации, чем представителей старого правящего класса или крестьянства.

Многие социологи и среди них даже такие искушенные, как Макс Вебер, считали, что для подобных меньшинств типичен двойной стандарт — один для своей группы и другой, более гибкий и аморальный, — для всех остальных. Они действительно придерживались двойных правил, но совсем в противоположном смысле. Их отношения с окружающим

миром прежде зависели от выполнения специфических обязанностей или производства специфических предметов и товаров. Имя и репутация таких групп всецело держались на надежном, добросовестном исполнении подобных обязанностей; и их профессиональная добросовестность была хорошо известна. Это было не похоже на отношения, типичные для общества с традиционной моралью, где сделка между двумя партнерами всегда имела большее значение, чем просто коммерческая сделка. Там два участника всегда были либо родственниками, либо соплеменниками, союзниками, либо врагами и так далее; таким образом, сделка никогда не сводилась лишь к передаче данного товара за определенную цену. Всегда существовала возможность получить большие преимущества или стать жертвой предательства. Обе стороны стремились вступить в максимально долгосрочные и прочные сделки или отношения и, таким образом, должны были предлагать как можно больше. С другой стороны, неудовлетворенность результатами сделки грозила нарушением многих других связей, поэтому для пресечения недовольства предпринимались самые решительные меры. В этих условиях сделки с меньшинством, состоящим из тех, с кем запрещено было есть, вступать в брак и заключать политические или военные союзы, имели свое преимущество. Обе стороны могли сконцентрироваться на рациональном и плодотворном решении дела, в котором они были заинтересованы, и потому надеялись получить именно то, на что рассчитывали, — не больше и не меньше. Внутри самого меньшинства связи были также разветвленными, и, следовательно, сделки опять оказывались менее надежными и более многосторонними. Но тот, кто не занимает положения в более широком внешнем обществе, может легче рассчитывать на контракт. С другой стороны, те, кто имеет высокий статус в обществе, обязаны подчиняться его требованиям и уважать законы, и так они лишаются свободы, необходимой для ведения переговоров и заключения сделок. Известное имя и положение ограничивают для человека возможности выбора, накладывая на него слишком много обязательств и предъявляя к нему множество требований. Напротив, отсутствие высокого статуса позволяет человеку легче подобрать себе подходящее занятие, заключить разумную сделку и соблюдать ее условия.

Итак, малые сообщества действительно существуют в соответствии с двойным стандартом, но не в том смысле, который обычно вкладывается в это понятие. Для тех, кто не входил в их состав, они олицетворяли надежность, которая является заведомым, ожидаемым условием для современных упрощенных отношений. Зато во взаимоотношениях с членами собственной группы их сделки приобретали столь запутанный и многоступенчатый характер, что на наш сегодняшний чувствительный взгляд они явно отдавали бы коррупцией. Разумеется, с зарождением анонимного мобильного массового общества одноразовые и однолинейные сделки становятся обычным явлением, а не характерной чертой отношений социально не совпадающих групп.

В условиях модернизации с бывших специализированных меньшинств снимаются правовые ограничения, но одновременно они лишаются и своего монопольного права, а также защищенности. Их прежний опыт и ориентация часто дают им возможность действовать с большим успехом в условиях полной экономической свободы для всех. Их знания также оказываются весьма полезными. Но в то же время их прежний опыт вырабатывался в условиях политического бессилия и подчинения общинному праву на самозащиту. Это и была цена, заплаченная ими за первоочередное право овладения профессией: они вынуждены были смириться со своей политической и военной беспомощностью, чтобы получить доступ к тем средствам, которые в дурных руках становились слишком могущественными или опасными.

Но даже и без такой традиции политическое и военное бессилие этих групп часто было следствием самого статуса меньшинства, рассеянного по многочисленным городским центрам и потому лишенного компактной и защищенной территориальной базы. Некоторые экономически процветающие группы такого рода имеют давние традиции рассеяния, урбанизации и пребывания в статусе меньшинства: это, бесспорно, относится к евреям, грекам, армянам и парсам [7]. Другие группы оказались в таком же положении только в результате недавних миграций или открывшихся перед ними возможностей (включая получение образования) в самое последнее время. Таково положение живущих за пределами основной этнической территории китайцев («хуацяо») и индийцев или ибо в Нигерии.

Ужасающие и трагические последствия соединения в современных условиях экономического превосходства и культурной выделяемости с политической и военной беспомощностью слишком хорошо известны, чтобы на них вновь останавливаться. Последствия могут быть разные, от геноцида до изгнания. Иногда устанавливается ненадежное и неустойчивое равновесие. Самое главное, что центральная власть оказывается теперь в совсем ином положении и подчиняется совсем иному влиянию и давлению, чем во времена аграрного разделения труда. Тогда и речи не было о том, чтобы каждый мог стать мобильным, образованным, обученным профессии или торговле: кто бы в таком случае обрабатывал землю? Адам пахал, его жена Возилась с сыном Каином. А кто же в эти времена Был лордом и хозяином? [31]

31

Перевод С. Маршака. В оригинале: 'Кто в эти времена был торговцем?' — Прим. ред.