Национальный манифест

Савельев Андрей Николаевич

В западной науке существуют различные понимания нации: «французское», исходящее из идеи свободного сообщества граждан государства, основанного на политическом выборе, и «немецкое», базирующееся на культуре и общем происхождении. Французская академия в 1694 г. определила нацию как совокупность всех жителей «одного и того же государства, одной и той же страны, которые живут по одним и тем же законам и используют один и тот же язык». Французский богослов Эрнест Ренан в 1882 г. выдвинул идею общей воли, возникшей из чувства прежних и предстоящих жертв, прежней и будущей славы. В отличие от этой концепции, в Германии национальное сознание было больше ориентировано на культуру, поскольку национальная идентичность сталкивалась с противоречием – необходимостью соотносить

себя, с одной стороны, с малым княжеством или городом, а с другой – с империей. Поэтому нация была поставлена выше государства, выше подданства и гражданства, приобретая культурное и духовное измерение. Иоганн Готфрид Гердер утверждал, что народы – это мысли Бога, что формы государства зависят от самобытности народов, что каждый народ создает свои нормы права и имеет свои представления о счастье. Государство в «немецком» понимании нации считалось производным от нации.

Оба подхода к пониманию нации в современных условиях сблизились. И оба находятся в противоречии с устройством власти в современных государствах, которые игнорируют как волю граждан, так и национальные интересы. Основанием для подмены того и другого произволом бюрократии служат политически догматы и интересы олигархии.

Марксистской традиции соответствует подход, определяющий нацию через перечисление определенных качеств (общность языка, территории, особенности культуры, сознания и психологии). Признавая реальность нации, марксисты отрицают ее ценность, предпочитая суверенитету нации интернациональную классовую общность. Тем самым марксизм оказывается враждебен нациям, национальному самосознанию. Аналогична установка современного либерализма – для него нации представляют препятствие в формировании произвольных и постоянно меняющихся федераций, заключаемых между индивидуумами. В своем противостоянии нации либералы доходят до отрицания родового единства человеческих сообществ, до отрицания нации вообще.

В русской философии нация понимается как форма человеческого объединения, обусловленная не только и не столько интересами, сколько идеей. Причем в большей мере мировоззренческой, чем политической. Поиск собственной судьбы, адекватной национальной идее, служащей проектом Отечества, – задача нации. Нация – это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью культуры, духовного содержания жизни, завещанного прошлым и живого в настоящем. Нация исчезает, если граждане перестают размышлять о причинах своей общности и солидарности, о миссии своей нации, и переживать ослабление национального самосознания как личную беду. Народ в этом случае становится просто населением, утрачивает ощущение «мы», перестает различать окружающих как «своих», «наших».

О соединении социального с национальным в ХХ веке думали и писали представители течения, получившего название «консервативная революция»: Освальд Шпенглер, Артур Меллер, Эрнст Юнгер, Карл Шмитт, Юлиус Эвола. В русской философии идею нации разрабатывали Иван Ильин, Николай Алексеев, Николай Данилевский, Николай Бердяев и другие, а также выдающиеся публицисты своего времени Михаил Катков, Михаил Меньшиков, Иван Солоневич. Многое из наследия консерваторов прошлого сохранило свою ценность и злободневность до наших дней.

Идейные искания и теоретические разработки консервативного направления были отброшены в эпоху мировых войн и революций, в результате которых к власти пришли приверженцы либерализма и марксизма. Государственные концепции тех и других предполагали только бюрократическое манипулирование населением и не признавали ценности нации как родовой, культурной и политической общности. Взамен нации в политических теориях либералов и марксистов вошел термин «общество», которым обозначалась активность индивидов за пределами государственных институтов, противопоставленных этому «обществу». При этом на вооружение была взята лукавая доктрина о контроле общества за государством. В реальности подобный «контроль» лишь легитимировал власть бюрократии и создавал условия для подавления нации и выращивания олигархии.

Считается, что современный

национализм охватил массы только в конце XIX века, когда выдвигался тезис о том, что каждой нации соответствует одно государство и каждому государству одна нация. И хотя эта формула XIX века определяла всю последующую политическую историю Европы, многие западные исследователи требуют от политики денационализации. Подспудной причиной такой странной установки является убеждение, что по окончании Второй мировой войны и особенно после падения Берлинской стены мир настолько изменился, что государство стало утрачивать свое значение, а вместе с ним и национализм со своей государствостроительной функцией оказывается препятствием на пути прогресса.

Те тенденции, которые свидетельствуют о бесспорном росте национализма, списываются на особенности восточноевропейского менталитета (аналогичного, как подразумевается, азиатскому). В действительности же мы видим признаки подспудно идущего исторического процесса: если неевропейские страны отвечают на глобализм локализацией общественных институтов, то европейцы имеют все основания для их национализации. И если в первом случае можно говорить о разворачивание этнического национализма, то во втором – в большей степени о гражданском национализме ведущих политических наций.

Нация и Империя. Во Франции, Великобритании, США нация исходно понималась как сообщество граждан. Поскольку здесь не просматривается никакой промежуточной структуры между гражданином и государством, управление могло строиться на централизованных, унитарных началах. Но при этом пришлось проводить жестокую ассимиляцию, изничтожая родовое сознание территориальных сообществ и малых народов. Тем не менее, история показала, что начала насильственной централизации оказались слабыми: бюрократия использовала их только с целью разобщения граждан, ослабления и формализации национального самосознания.

При ином подходе к государственному строительству учитывалась историческая память, сохранившая символы догосударственного родового и территориального единства более мелких общностей. В этом случае для нации более приемлемой оказывалась имперская модель. При этом почти всегда находилась одна из родовых территорий, осуществившая государственный суверенитет и ставшая в процессе объединения гегемоном (Пруссия в Германии, Кастилия в Испании, Пьемонт в Италии, Московия в России).

Объединяющая идея Империи вбирает в себя культурные достижения народов и цивилизаций на огромных пространствах и в обширных временных промежутках, сплавляя их в сложную, а оттого долговременную и способную к развитию, иерархическую систему. Каждый из дееспособных подданных империи понимает себя, с одной стороны, принадлежащим к своей малой родине, ее языку, нравам и обычаям, но, с другой стороны, ощущает себя одновременно и подданным императора. Тем самым родовое чувство национальных меньшинств (народов, не причисляющих себя к ведущей нации) не противоречит государственной идее и поддерживает имперскую нацию. Имперская форма государственного строительства становится и высшей формой самоорганизации нации. Именно поэтому объектом атаки со стороны агентов бюрократии стали империи, разрушение которых породило кровавые конфликты ХХ века, каких не знала предшествующая история.

Нация не есть нечто застывшее. Она постоянно меняющийся и совершенствующийся целостный организм: античная нация связана с городом-государством или империей, состоящей из множества полисов, соединенных в провинции. Средневековая европейская нация охватывает ландшафты, впервые соединяя нацию с пространными территориями и открывая возможность построения политии (по Аристотелю – наилучшая форма правления, сочетающая монархию, аристократию и волю народа), где государственные решения делегируются определенному слою в акте доверия. В более поздних империях (Арабского халифата, Российской, Османской) нация соединяется общностью задач, письменностью и веротерпимостью (при ведущей роли одной из религий). Наконец, современная нация соединяется с государством – унитарным или имперским.