Нацизм. От триумфа до эшафота
Шрифт:
«Да, Гитлер тоже перебивал у меня много картин, если их видел».
Где находятся ваши личные драгоценности?
«Я тоже хотел бы это знать».
А где вы их оставили?
«В моем специальном поезде, который был разграблен».
Вы ездили в Швецию?
«С 1929 года — нет. Я там улаживал только мои частные дела».
Какие частные дела у вас были?
«В 1927 году я был агентом одной шведской фабрики по производству парашютов, но в 1928 году я расстался с этой фирмой».
Как
«На этот вопрос я отказываюсь отвечать, поскольку Швеция — нейтральное государство. Прежде чем назвать фирму, я должен получить гарантию, что фирма из-за этого не понесет ущерба».
Может быть, вы понесете из-за этого больший ущерб. Мы хотим знать названия всех тех фирм, с которыми вы состояли в частных деловых связях.
«Название фирмы: «Парашютная фабрика Ландхольм, акционерное общество»».
На какие средства вы жили в молодости?
«Я унаследовал от отца деньги, которые вкладывали в Дании и Швеции, и жил на доход с них. Наряду с этим я продавал в Дании самолеты и моторы немецких фабрик».
Вы считаете себя бедным?
«Я не знаю, что у меня осталось. Я потерял контроль над своим имуществом».
Вы нигде не укрыли ценности?
«Нет, ничего не укрыл».
Вы брали в апреле этого года деньги, чтобы перевести их в другие банки?
«Я дал указание перевести полмиллиона в один южногерманский банк. Если бы это произошло, меня уведомили бы, но до сих пор об этом деле я ничего не слышал».
Давали ли вы когда-нибудь такое распоряжение, чтобы депонировать для вашей жены большую сумму, чем она могла бы использовать?
«В Берлине, конечно».
Осуществляли ли вы контроль над деньгами жены?
«Нет, так человек не поступает. Если у кого нибудь небольшое имущество, он сохраняет общий счет с женой, если много денег — отдельный счет».
Вы готовили завещание?
«Я готовлю его сейчас, но в нем нет необходимости, потому что в соответствии с законом все унаследует моя дочь».
Какие обязательства сделали вы в завещании в пользу жены?
«Она является наследником вместе с ребенком».
Вы оставили что-нибудь своей секретарше?
«В списке она есть, об исполнении позаботится моя жена».
Где этот список?
«Его запаковали вместе с моей библиотекой. Она тоже была в моем специальном поезде. У меня было два специальных поезда, во втором была моя ставка. Один из них стоял под строгой охраной в туннеле у вокзала. Когда все провалилось, караул исчез, и огромное количество вещей украли. Кассеты с драгоценностями были взломаны, бриллианты и драгоценные камни вынуты, а выброшенные оправы валялись повсюду».
Вы обыскивали специальный поезд?
«Нет, но мне рассказал об этом один американский офицер».
Каков ваш годовой доход?
«Как имперский маршал я получал ежемесячно 20 тыс.
Ваш образ жизни не стоил больше этих сумм?
«Часть моих расходов покрывалась за счет других средств, мои резиденции в Берлине и Каринхолле содержало государство».
И покупки картин не превышали вашего дохода?
«У меня были и другие доходы…»
У вас есть братья и сестры или другие родственники?
«Да, один мой брат живет в Висбадене, ему сейчас 24 года. Его имя: майор Вильгельм Геринг. Другой мой родственник тоже живет в Висбадене, его имя: глазной врач д-р Генрих Геринг».
Конец допроса.
Так собирались материалы для приближавшегося Нюрнбергского процесса.
Как попала к Герингу ампула с ядом
Идиллия «Гранд Отеля» в Бад-Мандорфе продолжается недолго. Пленных вскоре перевозят в Нюрнберг, где уже идут приготовления к Большому процессу. Здесь надзор уже гораздо строже, особенно когда на процессе главных военных преступников в конце концов вынесены смертные приговоры. У наблюдательного окошка каждой тюремной камеры днем и ночью стоят люди из военной полиции и внимательно следят за каждым движением заключенных.
Казнь нацистских главных военных преступников назначили на другой день. Начальник нюрнбергской тюрьмы полковник Бэртон С. Эндрус в последнюю ночь отдает приказ об усиленной готовности. Герман Геринг с открытыми глазами лежит на топчане, уставившись в ничто. Его руки находятся на одеяле, как этого и требуют правила. Тюремные часы показывают 22 часа 45 минут. Он лежит так уже больше получаса, и солдат, наблюдающий в маленькое окошко, зевает. Для него Геринг уже не зрелище, он несет службу уже несколько месяцев, и это постоянное наблюдение очень надоедает.
Руки Геринга нервно движутся по одеялу. Солдат наблюдает, наморщив лоб. Кисти Геринга дрожат. Наверняка из-за завтрашней казни, думает солдат. Но дрожание теперь переходит уже на все руки, и кисти судорожно комкают одеяло… Но что это? Теперь уже подергивается лицо, верхнюю часть тела бросает то в одну, то в другую сторону.
«Эй!» — кричит солдат. Никакого ответа. На крик выходит дежурный офицер. Он также смотрит, и в следующий момент они рывком открывают тяжелую железную дверь камеры. Дрожание и подергивание уже прекратились. Геринг лежит как бы задумавшись. Вероятно, солдату показалось. Они трясут Геринга. Но ведь он даже не дышит! На его лбу блестят частые капли пота. Унтер-офицер вызывает по телефону тюремного врача, солдат приносит стакан воды. В наброшенном кителе прибегает полковник Эндрус. Его глаза мечут молнии. Затем вбегает тюремный врач д-р Людвиг Пфлюкер.