Над бездной по лезвию клинка
Шрифт:
– А что это такое в/ч 88561, – поинтересовался Торшин у кадровика.
– Это питомник служебного собаководства Пограничных войск, – молодой майор – кадровик, равнодушно осмотрел этого бестолкового офицера, и с легкой иронией пожелал:
– Собачьей вам службы, товарищ лейтенант.
[1] Сепаратный мирный договор, подписанный 3 марта 1918 года в городе Брест-Литовск представителями Советской России и Центральных держав, обеспечивший выход РСФСР из Первой мировой войны.
[2] Рабоче-Крестьянская Красная армия (РККА, Красная Армия) – название основной части Советских Вооружённых Сил в 1918–1946 годах.
[3] Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Родился: 24 февраля 1870 года,
Глава 5
– Вас откомандировывают на курсы по повышению квалификации, – с раздражением заявил начальник питомника, недоброжелательно посмотрев на Торшина и ворчливо заметил:
– И слава богу, что отправляют, может вы хоть там получите знания необходимые для работы со служебными собаками. Сегодня в 15.00. явитесь в отдел кадров за командировочным удостоверением. Вы свободны.
Вот уже два месяца, Торшин работал в питомнике. На новой службе его встретили с плохо скрытым недоумением, раньше выпускников Высшей школы КГБ там не водилось. Но недоумение быстро рассеялось, когда он предложил новым сослуживцам, в полном соответствие с бытовавшей традицией, выпить за знакомство и дальнейшую службу. Во время застолья Торшин намекнул, что причина перевода, это его слабость к алкоголю. Пусть уж лучше считают алкоголиком, чем шизофреником или стукачом. Ну вот теперь все ясно и понятно, новые коллеги кинологи с пониманием и облегчением вздохнули. Во всех организациях СССР, в том числе и в КГБ, беззаветную любовь к русскому национальному напитку считали простительной слабостью, а возлюбивших бутылку больше чем карьеру, сначала воспитывали, а потом переводили туда, где они заведомо не смогут причинить вред.
Он не разнюнился, собрался и решил дальше играть по правилам. И роль себе выбрал, идейно выдержанную, хорошо знакомую по кинофильмам, спектаклям, и по художественной макулатуре. Да человек оступился, но благодаря помощи партийной организации, чуткой заботе товарищей, твердо встал на путь исправления[1]. Не «Чайка» Чехова, но для питомника и такой спектакль сойдет. На все последующие предложения выпить со страдальческой гримасой отворачивался и шептал: «В завязке я ребята, выпью сорвусь». Дальше к нему и не приставали.
А начальник политотдела, сам выпить не дурак, даже в пример стал его приводить: Вот сами смотрите товарищи, как может помочь здоровый коллектив человеку, если он твердо, решил расстаться с пагубной привычкой. Правда чуял Торшин, что начальник питомника ему «ни на грош не верит», но с этим смирится надо. Смирится, так же как с провалом версии об Антоне Ивановиче Ефимове. А вот собачек он полюбил. Славные они. Врать им не надо, а за любовь и внимание они сторицей воздают.
В 15.00. Торшин доложил в отделе кадров хмурому полковнику – пограничнику о прибытии. Тот достал командировочное удостоверение, сам отметил дату убытия в командировку и сухо сообщил: «Вас ждет машина».
Машина была так себе, старый обшарпанный «Москвич». Вот только водитель, средних лет, потрепанный мужичок, был не в форме и номерные знаки у машины – гражданские. Хотя это могло ровным счетом ничего не значить, вот только волнение у Торшина так нарастало, что даже в пальцах рук стало покалывать и они чуть заметно стали подрагивать, а он закрыв глаза как увидел красивого немолодого человека писавшего книгу.
От непонятного волнения сильно кольнуло под сердцем у мужчины сидевшего за письменным столом в своей квартире на Проспекте Мира. Он вышел из-за стола и ладонью помассировал свою грудную клетку. Волнение у него было смутным
Машина в которой на заднем сиденье ехал Торшин остановилась у нового многоэтажного панельного дома, что как грибы выросли на окраинах столицы.
– Приехали, – сообщил водитель Торшину, – вас ждут в квартире тридцать пять, подъезд второй, этаж третий.
Пока Торшин пренебрегая лифтом поднимался по лестнице на третий этаж, он узнал, что: «Ерошин –козел. Маня – стерва. А Сережа + Наташа равняется любовь». Надписи и рисунки стенах подъезда, были сделаны, красной краской, вероятно оставшейся после ремонта.
А вот интересно, – думал Торшин быстро поднимаясь по лестнице и знакомясь с подъездными росписями, – жители пещер, первобытные художники, тем же инстинктом руководствовались, что и их недостойные потомки, разрисовывая стены своих пещер, или все-таки чувством прекрасного, и желанием отобразить окружающий их мир. Впрочем, достойны или недостойны их потомки, вопрос спорный, какой мир нас окружает, такого и его отражение. Торшин подходя к входной двери, квартиры тридцать пять, продолжал мысленно рассуждать о наскальной живописи, ее современных тенденциях, а потом ухмыльнулся, припомнив, как его коллег называют в творческих кругах: «Искусствоведы в штатском».
Задребезжал звонок. Входную снаружи обитую дерматином дверь открыл щуплый старичок – пенсионер, одетый в трикотажный линялый спортивный костюм. Торшин посмотрел на своего бывшего преподавателя, и не удержавшись рассмеялся: «Дедушка, просто одуванчик – филателист, а не генерал – контрразведчик».
– Здравствуй Алексей, – старичок, гостеприимным жестом предложил пройти в квартиру, – Смех без причины признак дурачины, – обиженно заметил он.
– Здравствуйте Петр Васильевич, только вы сами учили, что без причины, даже птичка не гадит, – войдя в коридор Торшин несильно пожал протянутую генералом руку.
– Все над бедным старичком смеются и каждый обидеть норовит, – генерал прошел в комнату, уселся на потертый, продавленный диванчик, и намеренно дребезжа голосом жалобно продолжил:
– Вечером шествую в эту квартиру, на улице подростки пристали, здоровенные такие. Дед дай закурить! Не курящий я внучки, отвечаю парням, здоровье берегу. А тебе здоровье больше не нужно, это самый борзый говорит и замахивается ручкой, будущий член коммунистического общества, под такую его мать. Ручку я ему ломаю. Он визжать, дружки его орать, что прям тут меня на атомы разделят. Образованные мальчуганы даже про атомы слыхали. Так я им и дался! Еще двоих с переломами конечностей отправляю землю понюхать, остальные врассыпную. Через два часа участковый приходит и грозит, что по факту причинения тяжкого вреда несовершеннолетним, будет возбуждено уголовное дело. Я ему подробненько объясняю, как дело было, а он мне, вот если бы они вас избили, судили бы их, а так как избили их вы, судить будут вас и тянет меня в отделение. Квартира эта конспиративная, расшифровывать ее не могу, удостоверением не машу. Вежливо так прошу разрешения внучку позвонить, предупредить, что к ужину меня не будет и чтобы передачу в СИЗО готовил. Поломался участковый для порядка, но разрешил. Звоню внучку, а «внучок»-это дежурный офицер связи в центральном управлении. Мы еще до отделения не дошли, а там уже сидят, полковник милицейский и районный прокурор. Через день участковый уехал, продолжать службу в славном городе Мухосранск. Вот как советская власть ветеранов – пенсионеров защищает, если конечно пенсионер генерал КГБ.