Над Москвою небо чистое
Шрифт:
– Товарищ командир, я сейчас!
– Куда?! – заревел Демидов.
– Тушить.
– На место, майор. Ты в воздухе мне нужнее! – Демидов широкой грудью заслонил просвет, оставив за собой Султан-хана. Увидел, как шмякнулись рядом с ближним истребителем две маленькие зажигалки. Зловеще попыхивая струйками дыма, темнели они на осенней земле. «Сейчас полыхнут, взорвутся!» – с ужасом подумал Демидов.
И вдруг он увидел, как из щели, что была вырыта на опушке леса, выскочила невысокая черная фигурка и метнулась к стоянке. Что-то знакомое сразу уловил он в узких сутулых плечах
– Ай, шайтан меня забери! – выкрикнул за спиной у Демидова Султан-хан. – Вот отчаянный хлопец, а? Командир, кто это?
Демидов не ответил. Черная фигурка моториста – он теперь отлично ее узнал – бежала от стоянок к опушке леса, в укрытие. Нарастающий свист моторов снова поплыл над аэродромом. Это «мессершмитты» делали еще один заход. Ведущий фашист спикировал. Сухая длинная очередь бичом ударила по земле. У самых ног бегущего забились султанчики пыли. И вдруг черная фигурка остановилась. Нелепо взмахнув руками, человек схватился за грудь и начал медленно оседать. Колени его подогнулись. Казалось, он вот-вот упадет. Но, пересилив боль, человек внезапно выпрямился. Запрокинув голову в низкое предвечернее небо, он несколько секунд смотрел в сторону удалявшихся «мессершмиттов» и только потом молча, без стона, рухнул на землю. Демидов рывком отшвырнул от себя взвизгнувшую на железной пружине дверь и выскочил из землянки.
– Командир, куда? – вслед ему крикнул Султан-хан, но полковник даже не оглянулся. Он бежал к тому месту, где только что упал моторист. Ветер свистел в ушах, в остывшем осеннем воздухе, удаляясь, выли моторы «мессершмиттов» – видимо, фашистские самолеты легли на обратный курс. Но если бы они сейчас даже и возвратились и стали бы разворачиваться для нового захода, все равно Демидов бежал бы вперед, потрясенный тем, что увидел, позабыв о том, что он, командир полка, не мог, не имел права так безрассудно собою рисковать, бежал бы к тому, кто упал на прихваченную заморозком подмосковную землю…
Потом он остановился и посмотрел на скошенного пулеметной очередью человека. Тот лежал, свернувшись калачиком, и от обгоревшей гимнастерки, забрызганной грязью и кровью, исходил запах чего-то жесткого, металлического. Демидов повернул упавшего навзничь, вгляделся в лицо с еще не закрывшимися глазами. Он увидел в этих глазах и низкое небо, подернутое проплывающими облаками, и березку, машущую голой верхушкой, слоено подбитым крылом, и даже свое суровое лицо.
– Челноков… Челноков… Аркаша!
Посиневшие губы раненого слабо пошевелились.
– Товарищ командир… Не добежал… – хрипло произнес он.
Откинулся на сильные руки Демидова, тихо и спокойно вздохнул и вытянулся, стынущий, недвижимый. Демидов с минуту держал его на руках, потом опустил на холодную, примороженную землю.
– Прощай, мальчик, прощай, – сдавленно
Демидов добрел до землянки, спустился вниз. Ноги отчего-то стали тяжелыми, гудела голова. Он обхватил ее ладонями и сел за стол.
– Спас, – тихо произнес над его ухом комиссар Румянцев. – Шесть боевых машин спас. Не он – полыхать бы им одним костром.
Демидов не ответил. Молчал, продолжая оцепенело смотреть на бревенчатый сруб землянки. Он не сразу понял, что надо делать, когда лейтенант Ипатьев протянул телефонную трубку. Взяв ее в руки, он вдруг увидел, что глаза Румянцева покраснели от слез. Батальонный комиссар вынул из кармана широкий платок и стал гулко сморкаться. Отвернулся к окошку инженер Стогов, будто ему потребовалось срочно увидеть что-то на аэродроме.
– Да, слушаю, – безучастно сказал Демидов в черную трубку. – Что?
– Я по поводу красноармейца Челнокова, – отчеканил на другом конце провода майор Стукалов.
– Вы всегда как нельзя вовремя, – ответил Демидов без усмешки.
– Что поделать, – настойчиво продолжал Стукалов, – дело с фашистской листовкой, найденной у вашего моториста, надо доводить до конца. Я должен сегодня же поговорить с Челноковым.
– Нет… нельзя, – глухо ответил Демидов.
– Нельзя? Почему нельзя? – с неподдельным удивлением переспросил Стукалов.
– Нельзя с ним встретиться, – трудно выговорил полковник. – Его уже нет среди нас.
– Сбежал? – обрадованно вскричал Стукалов. Демидов стиснул трубку.
– Нет, не сбежал. Тушил зажигалки, сброшенные «мессершмиттами» на стоянку, и погиб… Погиб, как герой.
И телефонная трубка замолчала.
Под утро сон летчиков был настолько крепким, что его не прервал ни легкий шум, возникший около столика дневального, ни голос самого дневального, изумленный и восторженный в одно и то же время.
– Товарищ майор, никак вы!
– Тише, тише, Левчуков, – послышался приглушенный голос, – людей побудишь.
Вошедший разделся и бесшумно лег на пустую койку. А утром, едва только затрещал электрический звонок, сигналящий «подъем», и в комнате вспыхнул свет, все вскочили от оглушительного веселого выкрика Коли Воронова:
– Ребята, майор Боркун вернулся!
Одеяла и простыни как по команде полетели вверх. С коек повскакали летчики, окружили комэска. Боркун, голый по пояс, только что пришел из умывальной и до красноты растирал полотенцем свое крепкое тело.
– Ну чего расшумелся, рыжий, – добродушно осадил он Воронова. – Доспать хлопцам не дал.
Одеваясь, он рассказывал однополчанам о вчерашнем воздушном бое. И здесь, из столовой во время завтрака не было отбоя от расспросов. Василий отвечал, посасывая черную трубку с «чертом», и, когда не хватало слов, принимался жестикулировать, чтобы получше изобразить детали боя. Только на командном пункте, куда старая полуторка доставила их из столовой, невозмутимость покинула его. Едва он спустился вниз и попал в полосу блеклого электрического света, лейтенант Ипатьев, обращаясь ко всем, развернул свежую «Правду».