Над небом голубым
Шрифт:
Ночной парк безлюден. Покинутые дома заглядывают сквозь темную листву черными окнами. Их давно оставили обитатели. Кто-то живет на природе, создав для себя собственные биодома. Кто-то ушел в небесные города или в морскую пучину. Другие поселились в тех мирах, где они могут быть счастливы.
А что нужно для счастья моему другу? Я понимаю — переходной возраст, мальчишка мечется, что-то хочет доказать, и мне приходится потакать его выходкам. Раз за разом мы вместе идем на ту сторону парка, к началу межпространственных
— Где Колючка? — спросил мой друг. — Уже давно должен был появиться. Смотри, что там впереди?
«Костер».
Сквозь деревья пробивался огонек. Алька, словно индеец из приключенческих фильмов, шмыгнул в кусты. Стараясь не шуметь, ведь в лучших традициях следопытов под ногами не должна хрустнуть ни одна веточка, мы подкрались к костру. Дрожащее пламя отбрасывало тени, которые, казалось, протягивали длинные руки к сидящему у огня человеку.
— Лети на свет, бабочка, — сказал незнакомец, не оглядываясь. — Хватит прятаться.
Алька поднялся и шагнул в круг света.
— Я не бабочка, — сказал он.
Мужчина подбросил в костер несколько хворостинок и обернулся. Алька еще не видел столь старых людей, ведь все стараются изменить лица и выглядеть моложе. Во всяком случае, разгладить глубокие морщины, что делали лицо похожим на растрескавшийся асфальт, не представляло труда.
— Привет, бегун или беглец? — незнакомец усмехнулся, морщины разгладились, и Алькина тревога исчезла без следа. — Ты же из школы межпространственников? Давай, присаживайся, Бабочка.
— Я Алька, — буркнул мой друг и опустился на лежащее полено, почувствовав сквозь плотную ткань брюк шершавую кору. Я сел рядом, ощущая жар от языков пламени.
— Как древние люди у первого костра, — кивнул старик на огонь. — Меня звать Гораном. Давай, Бабочка, рассказывай, чего сбежал. Хотя это ты правильно сделал.
«Почему?» — удивился я.
— Почему? — удивился Алька.
— Тебя же что-то подтолкнуло на этот шаг?
— Не знаю, — пожал худыми плечами мой друг.
«Зато я знаю — упрямство, — сказал я. — И общая вредность».
— Ты же приходишь сюда почти каждую ночь. Что тебя ведет, Бабочка?
— Откуда вы знаете? Вы… следили за мной?
— За тобой? Зачем? Просто вы ходите так шумно, что не мудрено не заметить.
«Вы?! Он же не может меня видеть!»
— Вон твой друг, — сказал Горан. — Тоже к костру пришел. Смотри, не боится.
Из темноты выполз Колючка и повел длинным носом, принюхиваясь. Алька достал из кармана яблоко и протянул ежу. Тот отбежал назад в спасительную тень. Тогда Алька положил яблоко на дорожку и подождал, пока Колючка соизволит выползти на свет, схватит угощение и утащит в темноту.
— Съест, — констатировал Горан.
— Вы что, здесь
— Можно сказать и так, — улыбнулся старик. — Каждый же может жить, где ему хочется. Мне нравятся покинутые дома и кабины, ведущие в пустые миры. А возможно, мне просто не хочется расставаться с прошлым.
— Оно как память, — сказал Алька.
— О неудачниках, — добавил Горан. — Жизнь кипит, отправляются новые кабины, но мне нравятся вот эти, давно всеми брошенные, которые больше нельзя использовать.
— Вы путешествовали?
— Это было очень давно. Тогда все виделось по-другому. Мы были первопроходцами, мечтателями, отправляющимися в неведомое.
— Одна из кабин — ваша? — тихо спросил мой ДРУГ.
— Номер двадцать три, — ответил старик. — Пустышка.
Он поднял целую вязанку хвороста и подбросил в костер. Взметнулся столп искр.
— Сейчас вас специально учат мечтать, готовят ваши разумы к тому, чтобы открывать новые миры. В мое время еще не знали, что люди после подпространства меняются навсегда.
После этих слов я получше присмотрелся к новому знакомому.
— Но вы же неизменный? — спросил Алька. — Разве вы преступник?
— Думаешь, что неизменными остаются только преступники, которым навязывают это как наказание? Не допускаешь, что это может быть личный выбор? Возможно, я просто хочу оставаться прежним человеком.
— Зачем?
— Долго объяснять, Бабочка. А почему ты не меняешься? Вас же всех уже давно окунули в подпространство. Ты же теперь тоже homo mutatis, можешь изменять как свое тело, так и окружающую действительность.
Я вспомнил длинный коридор, с обеих сторон закрытый дверьми. На стенах — отпечатки детских ладоней. Алька — тогда еще шестилетний малыш, тоже несколько раз оставил на стене выпачканную в зеленую краску ладошку. Когда он шел по коридору впервые, меня еще не было. Потом я дважды проходил этот ритуал вместе с ним. Внутри коридор, где тебя окутывает сумрак, кажется длиннее, чем на самом деле. Ты все идешь и идешь, а он все не кончается. Когда кажется, что твой путь будет бесконечен, в конце коридора вспыхивает свет, и ты возвращаешься в обычное пространство. У одних эта дорога занимает минуту, у других — несколько часов.
— Я неспособный, — сказал Алька. — У меня почти ничего не получается. Ни менять свой геном, ни изменять окружающее.
— В мое время слово «геном» в устах двенадцатилетнего мальчишки вызвало бы удивление. Зажги ветку. — Горан протянул Альке сухую хворостинку. — Попробуй. Нет, не от костра, — мыслью зажги. Ну, смелее!
Алька послушно взял ветку, устремив на нее взгляд.
— Видите, я же говорил, что ничего не получится, — сказал он через минуту.
Я сжалился над другом и зажег ветку в его руке.