Над рекой Березой
Шрифт:
Хозяин послушно идет к двери. Выхожу за ним и я. Юзя остается в доме одна с полдюжиной головорезов. Кто-то из них попробовал шевельнуться, но девушка угрожающе подняла гранату и предупредила:
— Еще одно движение — и все будете на том свете.
Мы с хозяином в это время быстро вывели из хлева молодого коня и запрягли в сани.
— Ироды проклятые, — ругал он полицаев, — ввалились в хату еще с вечера и до сих пор пьянствуют. Говорят, за партизанами охотились. Надо бы всех этих бобиков прикончить. Но вы этого не сделаете. А то убьют фашисты и меня, и жену, и детей.
— Только потому и оставим их на этот раз
— Бог с ним, с конем, сынок. Если надо, пусть послужит партизанам. Добрая лошадка, обижаться не будете.
Войдя в хату, предупреждаю онемевших полицаев:
— Если посмеете раньше чем через два часа выйти из хаты, пеняйте на себя. Благодарите нашего командира, что он сегодня добрый и не хочет о вас руки марать.
И к Юзе:
— Забирай с лавки оружие.
Юзя быстро собрала все шесть винтовок и, прихватив ремни с патронташами, оттащила их в сани.
Из села выехали галопом. Мелик едва успел забросить пулеметы в сани и сесть сам.
— Что случилось? Чего мы летим? — тряс он меня за плечо.
Мы молчали. Рассказывать не было времени. Надо было как можно скорее отъехать от опасного места. В двух километрах от Дубового Лога, в деревне Гора, стоял большой гитлеровский гарнизон. Полицаи могли поднять тревогу и устроить погоню.
И только после того как Мелик нащупал в сене полицейские винтовки, мы наспех рассказали ему о своих приключениях. Он сперва молчал, а потом начал кричать на нас:
— Чего вы гоните? Коня хотите загубить? Ни полицаи, ни фрицы ночью в лес не сунутся. Они теперь леса пуще огня боятся. Да и вы их здорово напугали.
Когда мы вернулись в отряд и рассказали про все партизанам, те покатились со смеху.
Срочно была выпущена «молния», в которой художник-самоучка сделал два рисунка. На первом изобразил, как у нас вместе с лошадью крадут и сани, нагруженные мясом и мукой, а на втором — как мы обезоруживаем полицаев.
Командир отряда Кононов выстроил отряд и перед строем объявил нам благодарность.
В метель
Казалось, дороге не будет конца. Резкий северный ветер пронизывал насквозь, больно хлестал по лицу, рвал одежду, валил с ног. А потом закрутила метель. Снежный буран большими сугробами завалил дорогу.
Утопая по пояс в снегу и выбиваясь из последних сил, мы к вечеру смогли добраться только до небольшой деревушки Смольное. А до Борисова было еще добрых пятнадцать километров.
Укрывшись под навесом первого попавшегося сарая, дрожа от холода, мы молча прижались друг к другу. Каждый понимал: такое ненастье — самый подходящий момент для того, чтобы пробраться незамеченным в город. И в то же время чувствовали, что до Борисова в эту ночь нам не дойти. А время не ждало. Все мы хорошо помнили приказ командира 208-го партизанского отряда майора Яхонтова: встретиться в городе с Леной Кутневич, взять у нее собранные разведывательные данные о передвижении немецких войск через Борисов и быстро возвратиться в отряд.
— Под Сталинградом идет небывалая битва. Командованию Красной Армии необходимо знать, сколько и каких войск перебрасывают немцы на этот участок фронта. Кроме тех сведений, которые собрала Кутневич, возможно, вам самим удастся высмотреть, что происходит на железной дороге и на автостраде. Наши сообщения ждут в Москве, — предупредил Яхонтов.
Что
— Вот что, хлопцы, — после небольшого колебания начал я, — останемся в деревне. Зайдем к тетке Василине и переждем непогоду. А потом двинемся дальше. Не может быть, чтоб часа через три-четыре метель не закончилась.
Со мной согласились. Прямо по улице, не опасаясь, что нас в такую пургу кто-то заметит, направились к давно знакомому дому.
Тетка Василина! Сколько раз ты вместе со своей дочкой, нашей ровесницей Эммой, укрывала, кормила и обогревала нас после долгой и опасной дороги. В твоем доме мы всегда находили приют и материнскую ласку, отнятую у нас войной. Ты отдавала нам последний кусок хлеба. Никогда мы не уходили от тебя с пустыми сумками. А как смешно ты нас крестила, когда мы направлялись в город на задание? И всегда при этом приговаривала: «Родненькие вы мои, дай вам бог удачи».
А мы смеялись и отмахивались от твоего благословения: «Не крести нас, тетка, не поможет. Мы в бога не верим». — «Поможет, детки, поможет». На твою любовь и заботу, тетка Василина, мы отвечали самыми искренними чувствами. Мы не могли пройти мимо деревни, чтоб не проведать тебя, не угнать о твоем здоровье. Однажды в разговоре с нами ты сказала, что с самого начала войны вы с Эммой не пробовали сладкого чая. Чтобы хоть чем-то отблагодарить вас, мы, как-то будучи в Борисове, нарушили строгий приказ командиров и зашли на многолюдный городской базар, кишевший жандармами и полицаями. Там мы купили два пакетика сахарина и красивый гребешок для Эммы. Как ты ругала нас за это! Но мы-то видели, как приятна тебе наша покупка. А Эмма, обрадованная подарком, счастливо улыбалась. Нам не забыть тебя, тетка Василина, дорогая наша партизанская мама. Твоя любовь, возможно, и уберегла нас от смерти. Но вы с Эммой так и не убереглись от нее. Не знали мы, что в этот ненастный вечер заходим в твой дом в последний раз…
— Батюшки! В такую вьюгу они опять куда-то идут. Да имеют ли ваши командиры сердце? — засуетилась Василина, когда мы ввалились в хату.
Стаскивая с нас легонькие кожушки, она с возмущением продолжала:
— Сами небось в теплых землянках сидят, а детей в лютую стужу выпроводили.
— Есть важное дело, тетка Василина, тут на погоду глядеть нельзя. Да и выходили мы из лагеря при ясном дне. Откуда командир отряда знал, что метель начнется, — возразил ей Мелик.
— На то он и командир, чтоб все знать, — перебила его тетка Василина и принялась расшнуровывать мои ботинки.
Увидев побелевшие пальцы на ногах, она не на шутку встревожилась и заохала:
— Так я и знала, что обморожены. Господи, да за что такое наказание?
Разбуженная шумом и причитаниями матери, Эмма в одной нижней сорочке соскочила с печи и смотрела на нас с испугом и восхищением.
— Чего рот разинула, как на ярмарке? Быстрее принеси снегу, будем пальцы оттирать, — прикрикнула на нее Василина.
Эмма метнулась к двери и через минуту втащила полное ведро снега.
Около часа тетка Василина вместе с Эммой терли мои обмороженные пальцы, пока наконец они не покраснели и не заныли от тупой боли.