Над Тиссой (иллюстрации Г. Балашова)
Шрифт:
…Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин давно, еще с партизанских времен, знали друг друга.
Летом 1944 года немцы блокировали в труднодоступном горном районе партизанский отряд, которым командовал Зубавин. Район лесистых Карпат Зубавин тогда только еще осваивал, и ему до крайности нужен был хороший проводник, чтобы вырваться из смертельного кольца. И как раз в тот день дозорные привели в ущелье, где скрывались партизаны, белобрысого подпаска, одетого в рваный кожушок и обутого в прохудившиеся горные постолы
«А так, чтобы вы послушали мою дудку. Всё могу: и „Камаринскую“, и „Верховино, свитку ты наш“, и „Выходила на берег Катюша“, и „Кто ж его знает, чего он моргает“, и „Каховку“, и даже… „Интернационал“…»
Партизаны с удовольствием выслушали весь репертуар паренька и снова взялись за допрос. И когда этот разговор принял характер, далекий от шуток, пастушок солидным басом спросил:
«Кто у вас тут старший?»
Партизан в черной бурке и заячьем треухе выступил вперед:
«Говори».
Паренек смерил его с ног до головы недоверчивым взглядом и покачал головой:
«Нет! Я хочу говорить с самым старшим».
Его привели в шалаш, сделанный из еловых веток. Огромный вуйко, дядя, обросший страшной бородой Черномора, сидел на пеньке, держа карту на коленях. У его ног лежала овчарка.
Черномор разгладил пышную свою бороду, подмигнул автоматчикам.
«Что это вы за песенника привели, а? Откуда он взялся?… Ты кто такой?» — строго спросил командир.
«Я от Степана Грозного, — ответил пастух. — А вы Батя, да?»
Не дожидаясь ответа, он сел на землю и деловито начал вспарывать шов дерюжных штанов.
«Вот!» — Он протянул командиру тонкий рулончик бумаги.
Батя читал записку долго, внимательно, хотя там суть дела, как знал Василь, была изложена кратко и ясно рукою не менее знаменитого партизана, чем сам Батя: «Посылаю вам проводника. Выведет вас куда угодно, хоть на вершину Говерло».
«Так… — проговорил Черномор. — Ну-ка, хлопчик, приплынь до мене».
Василь вплотную приблизился к черной, пропахшей дымом костра бороде. Прямо, не мигая, смотрел он в глаза Бате и с улыбкой ждал, что будет дальше.
«Стоять ривно! — скомандовал командир. — Не колыхаться, як та хворостина в чистому поли. Вот как!» Он поцеловал оборванного партизанского посла. Мальчик смутился до слез, весь заалел.
«Значит, обещаешь полную безопасность?»
Василь закивал головой.
«А какую дашь гарантию?»
Обветренное, с пошершавившими губами лицо Гойды стало серьезным, строгим:
«Пусть я победы не дождусь, если не выведу вас на простор!»
«Вот теперь никаких сомнений не имею! — Зубавин засмеялся. — Что хочешь в награду? Обещаю исполнить любое твое желание».
Так встретились Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин. Еще целый
После войны их дороги разошлись, но не прошла даром дружба с Зубавиным. Партизанская отвага и смелость, настойчивость и уменье разбираться в людях, готовность преодолеть любые трудности пригодились Василю Гойде и в мирные дни, в труде. Он гораздо быстрее, чем другие, в течение трех лет, заработал право на управление паровозом.
…Майор Зубавин поднялся из-за стола и, раскинув руки, пошел навстречу Гойде:
— А, Дудошник! (Это была партизанская кличка Гойды.) Здорово, Василий Иваныч! Ты что же так долго не показываешься? Месяца три не видались. Зазнался, что ли?
— Как не зазнаться, Евгений Николаевич! — улыбнулся Гойда. — Механик!.. Третью неделю самостоятельно таскаю поезда в Карпаты и за границу.
— Слыхал, слыхал… Поздравляю!.. Садись и рассказывай, как живешь.
— В другой раз, Евгений Николаевич, расскажу, а сейчас…
Расстегнув шинель, Гойда достал из-под полы чуть привянувший, распространяющий острый аромат увядания букет сирени с приколотой к нему орденской ленточкой. Потом в его руках появилась толстая тетрадь в клеенчатой обложке.
— Дружок у меня появился, Евгений Николаевич. Рубаха-парень. Гвардеец. Орденов — на десятерых. Веселый. Песенный. Щедрый. Девчата на него засматриваются, а я… Подозрительный он тип. Конечно, может быть я ошибаюсь… Вот, посмотрите.
Гойда положил на стол букет сирени и развернул тетрадь на той странице, где подробно рассказывалось, как, когда и при каких обстоятельствах он впервые встретился с Иваном Белограем.
Майор Зубавин молча, ни разу не взглянув на Гойду, прочитал его записки. Василь не сводил глаз с лица Зубавина, стараясь угадать, ошибся он или не ошибся. Но прочитана уже последняя страница, а лицо Зубавина по-прежнему невозмутимо спокойно.
— Ну? — наконец, не выдержав тягостного молчания майора, спросил Гойда.
Зубавин не ответил. Выдвинув ящик письменного стола, он достал лупу, тщательно протер ее замшей и склонился над букетом. Не найдя ничего достойного внимания в ветках сирени, он отодвинул их и стал пристально изучать орденскую ленточку.
— Я так и думал! — воскликнул он и посмотрел на Гойду добрыми и благодарными глазами. — Молодец, Вася!
— Что, Евгений Николаевич?
— Сейчас всё выясним. Потерпи.
Зубавин долго вертел ленточку в руках, потом окунул ее в какую-то жидкость, налитую в стакан.
— Почта! Шифрованная! — объявил он, рассматривая через лупу цифры, искусно нанесенные на ткань.
Зубавин позвонил. Вошел пожилой человек с погонами капитана. Зубавин бережно, пинцетом взял ленточку, завернул ее в лист чистой бумаги: