Над Тиссой (из пограничной хроники)
Шрифт:
Неистощимы ухищрения нарушителей, но неусыпна и бдительность пограничников.
Степанов шел вдоль служебной полосы, пристально вглядываясь в пушистую влажную землю. Километр. Другой. Широкой грядкой тянулась КСП с востока на запад.
Еще километр, уже последний. Вот и большой валун, давным-давно, может быть, тысячу лет тому назад, скатившийся с гор. Это уже правый фланг заставы.
– Перекур, – скомандовал ефрейтор.
Каблуков сел на мшистый валун, достал жестяную коробку с табаком, начал медленно сворачивать толстую цигарку.
– Курить? – встревожился Степанов. –
Каблуков махнул рукой.
– В такой-то туман? Ничего в двух шагах не увидят. Не могу я сейчас не курить. Последние солдатские цигарки…
Прикрывшись полою шинели, он зажег спичку, жадно втянул в себя махорочный дым и закрыл глаза.
Степанов стоял на дозорной тропе, вглядываясь и вслушиваясь в туманную тишину.
– Эх, завидую я, брат, тебе, – вдруг шепотом сказал ефрейтор.
– Завидуешь? Это почему же? – удивился Степанов.
– Тебе еще два года носить зеленую фуражку со звездочкой, а мне надо завтра или через неделю насовывать на голову какую-нибудь лопоухую шапку или кепочку с пуговкой.
– В чем же дело? Оставайся на границе.
– Нет, поеду. Одна нога моя уже там, около матери, – он горько усмехнулся. – А другая, может быть, так и останется здесь.
Повздыхав, Каблуков наконец поднялся и, взяв у Степанова фонарь, двинулся обратно по дозорной тропе. Опять электрический луч заскользил по черной глянцевитой полосе, опять Каблуков не сводил с нее глаз. Против дерева, разбитого молнией, на правом фланге участка заставы, ему показалось, что КСП имеет необычный вид. Он остановился.
Приглядевшись, Каблуков обнаружил весьма слабые, неопределенной формы отпечатки. Их было двадцать шесть. Расположены они примерно на расстоянии 80 сантиметров один от другого, поперек всей полосы, от края до края. Форма отпечатков не похожа ни на след человека, ни на след зверя.
– Наверное, ухищренный след. – Каблуков опустился на колени, тщательно осматривая отпечатки. – Да, маскированный. Нарушители! – твердо объявил он поднимаясь.
Пожалуй, никакое слово не действует на пограничника так сильно, как это специфическое – нарушитель. Там, в тылу, потом разберутся, кто он, этот нарушитель, какого ранга, куда и откуда шел, с каким заданием. Перед пограничником же, когда на его участке нарушитель прорывается через государственный рубеж, стоит одна задача: как можно скорее поймать врага и обезвредить его или уничтожить.
Произнесите самым тихим шепотом у изголовья больного пограничника: «Нарушитель», – и он все сделает, чтобы подняться. Скажите это тревожное слово уставшему солдату, только что вернувшемуся из наряда, – и он в одно мгновение обуется и оденется, схватит винтовку с примкнутым штыком и будет готов к самому ожесточенному бою с врагом, к схватке один на один, к большому преследованию – по ущельям и горам, по таежному лесу, по болоту, по глухим камышовым зарослям, по песчаной пустыне.
Все, что занимало мысли Каблукова до этого, он отбросил, забыл. Видел только следы на КСП.
– Слышишь? – сдавленным шепотом спросил Степанов, трогая ефрейтора за плечо. – Кто-то идет.
Каблуков выключил фонарь и направил автомат в сторону границы,
Инструктор службы собак старшина Смолярчук вышел на охрану границы в десятом часу вечера. Его сопровождали рядовой Салтанов и розыскная овчарка Витязь. От заставы до КСП они шли по тропинке, доступной каждому пограничнику. Пересекли служебную полосу и сразу же попали в зону, непосредственно примыкавшую к линии государственного рубежа. Смолярчук каждую ночь, в любую погоду, выходил сюда и медленно шагал по хорошо ему знакомой тропе, берегом Тиссы, с запада на восток или с востока на запад, контролировал с помощью Витязя узкую полосу земли между рекой и КСП – нет ли на ней чужих следов.
Смолярчук пустил Витязя, глухо скомандовал:
– Ищи!
Бесшумно ступая мягкими сильными своими лапами, низко нагнув массивную голову, вытянув хвост, Витязь не спеша продвигался по тропе. Все ему здесь было привычно: и местность, и ее запахи. Для него не имело ровно никакого значения то обстоятельство, что ночь была непроглядная: он был способен учуять нарушителя и сквозь толщу тумана.
Как правило, розыскная собака, учуяв запах нарушителя, с ожесточением бросается по его следу. Если инструктор поводком снизит темп погони, собака быстро утомится и не сможет вести розыск.
Витязь спокойно бежал впереди. Значит, Смолярчук мог быть абсолютно уверенным, что по участку никто из чужих не проходил.
Через ровные промежутки времени, через каждые две минуты, повинуясь выработанному рефлексу, Витязь оглядывался на инструктора, как бы ожидая приказаний.
Смолярчук командовал шепотом, который могла уловить только чуткая собака:
– Слушай!
Головастый, с широкой грудью, на высоких ногах, стремительный Витязь словно окаменевал. Он слушал. Потом медленно, спокойно поворачивал голову в сторону Смолярчука и аккуратно складывал уши: все, мол, в порядке, можно двигаться дальше. Старшина жестом посылал собаку вперед.
Пять лет назад Смолярчук получил Витязя в школе служебного собаководства. Смолярчук попал туда позже других, когда уже все собаки были распределены. Оставался только один всеми курсантами отвергнутый щенок. Он был прекрасной породы, с замечательной родословной, но захирел из-за длительной, плохо поддающейся лечению болезни. С ним долго бились и в конце концов уничтожили бы, не подоспей вовремя Смолярчук. Он взял тощего, длинноногого шелудивого щенка на свое попечение и не пожалел ни труда, ни времени, чтобы выходить его.
Всем молодым собакам в первые же дни обучения присвоили клички. Получил имя и щенок Смолярчука. Витязем назвали его, конечно, в насмешку. Каждый курсант считал своим долгом позлословить над голенастыми ногами Витязя, над его безнадежно опавшими ушами, над голым хвостом и выпирающими ребрами. И доставалось же Смолярчуку, когда он осмеливался выводить своего Витязя, вымазанного с ног до головы удушливыми ветеринарными мазями, в общество чистых, здоровых щенков!
Смолярчук занимался с отверженным вдали от собачьего шума и от школьной суеты. Учил и лечил… И через год выучил и вылечил. Витязь стал неузнаваемым. Окреп. Налился силой.