Над Тиссой (из пограничной хроники)
Шрифт:
– О, друже! – воскликнул Дзюба. – Да ты уже породнился с нашими девчатами! – Он подмигнул, указывая на татуировку. – Еще нареченная или уже законная жена?
– Знакомая.
Через два часа Дзюба осторожными вопросами вытянул из охмелевшего Белограя все, что ему было необходимо.
Дзюба получил из-за границы, от своих давних шефов, инструкции срочно достать, не останавливаясь ни перед чем, абсолютно надежные документы советского человека в возрасте 25–28 лет. Белограй оказался как раз таким человеком. Идеальная находка! И месяца не прошло, как гвардии старшина демобилизовался. Пять лет сверхсрочно прослужил в Берлине. Еще бы
В первом своем письме он поздравил Терезию с высокой наградой и коротко рассказал о себе. Сообщил ей, что, «между прочим, собственноручно в тысяча девятьсот сорок четвертом году, в октябре, выметал гитлеровскую нечисть с той самой земли, на которой Терезия дает теперь рекордные урожаи. Так что, хороша дивчина, не забывай, кому ты обязана своим геройством», – гласила шуточная концовка письма.
Терезия откликнулась на его письмо. Так завязалась переписка. Ни с той, ни с другой стороны насчет чувств ничего не было сказано. Но в каждом письме Белограй искал чего-то между строк и находил, как ему казалось. Кончилось тем, что он, когда вышел срок службы, демобилизовался, выехал в Москву и, пожив несколько дней у своей дальней родственницы, троюродной тетки, направился в Закарпатье.
Предусмотрительный Дзюба выяснил и такую важную деталь: Белограй не посылал Терезии ни одной своей фотографии.
– Почему? – спросил Дзюба.
– Так… Разве мертвая фотография может заменить живого человека?
– Это верно, и все же ты мог бы хоть приблизительно проверить фотографией, пришелся ли ей по вкусу.
– Бумагой такое не проверяется.
– Слушай, Иван, – допытывался Дзюба, – как же ты решился на демобилизацию и на такую вот поездку, не зная, любит она тебя или нет?
– Как не знаю! Конечно, на расстоянии, заочно, по-настоящему влюбиться нельзя.
– Вот, вот! Значит, у тебя нет никакого основания рассчитывать…
– Я ни на что не рассчитываю, а от надежды-матушки не отказываюсь, – он снисходительно улыбался собеседнику, неспособному, как видно, разбираться в сердечных делах…
Веселый, в меру хмельной, Иван Белограй вскоре перекочевал в соседнее купе. Через час он перезнакомился со всеми пассажирами вагона. Скромный, застенчивый человек, московский каменщик, направлялся в Венгрию на стройки пятилетки передавать свой опыт. Певица ехала на гастроли в Прагу. Инженер-полковника вызвали в Закарпатье для приемки моста, построенного в горном ущелье по его проекту.
Юноши и девушки оказались делегатами венгерского Союза трудящейся молодежи. Они возвращались из Сталинграда. Каждый хранил какое-нибудь вещественное доказательство своего пребывания в прославленном городе: пачку фотографий, книгу сталинградского новатора с автографом, модель сталинградского трактора, слиток сталинградской нержавеющей стали, гвардейский значок, пробитый пулей.
В купе, где разместились руководители венгерской делегации, Белограй увидел красное знамя на трубчатом нержавеющей стали древке. Сталинградские комсомольцы начертали на нем свое послание будапештским комсомольцам: «Друзья! Братья! Под этим знаменем мы построим коммунизм».
Пока Белограй знакомился с пассажирами, Дзюба, запершись в своем купе, тщательно исследовал содержимое его чемодана. Он ничего не оставил без внимания, стараясь
«Великолепно! Лучшего и желать нельзя».
Дзюба аккуратно поставил чемодан на то место, где его оставил Белограй, и, распахнув дверь купе, вышел в коридор.
Диктор поездного радиоузла сообщил, что поезд, ввиду ремонта мостов в Карпатах, направляется в Явор кружным путем.
Ранним вечером синий экспресс, до глянца вымытый украинским дождем, медленно входил под высокие стеклянные своды львовского вокзала.
На перроне Дзюба сообщил Белограю неприятную новость.
– Выяснилось, – сказал Дзюба, – что экспресс не может следовать напрямик: на пути временный деревянный мост заменяется новым, капитальным. Придется спускаться на закарпатскую равнину кружной дорогой через Татарувский и Яблоницкий перевалы, а дальше автобусами пробираться вдоль Тиссы. Какая досада! – Дзюба щелкнул пальцами. – Еще чуть ли не двое суток дороги, а мне завтра, понимаешь, завтра надо быть дома! Эх, если б машина… часа через четыре были бы уже по ту сторону Карпат!
– С приездом, Стефан Янович!
Дзюба с удивлением обернулся. Перед ним стоял высокий черноусый человек в помятой замасленной шляпе, в кожаном шоферском пальто, в кожаных перчатках и с теплым шарфом, обмотанным вокруг шеи.
– Вот это сюрприз! – радостно воскликнул Дзюба. – Прибыл за мной?
– Как видите, – шофер улыбнулся из-под прокуренных усов, показывая металлические зубы. – Правление артели ждет вас не дождется!
– Прекрасно! Поехали! – Дзюба круто повернулся к Белограю: – А ты, сынок?.. Если желаешь перемахнуть Карпаты на машине, то и для тебя найдется место.
– С удовольствием. Какой дурак откажется от такой поездки. Одну минутку подождите, я сейчас вернусь.
Иван Белограй вскочил в свой вагон. Взяв чемоданчик, он зашел в соседнее купе.
– До свидания, Вера Гавриловна. Покидаю поезд: еду напрямик через Карпаты, машиной. Желаю счастливой дороги. На обратном пути заезжайте в гости. Ох, и встретим!
Он достал записную книжку, что-то написал в ней и, вырвав страничку, протянул женщине.
– Ищите по этому адресу: Колхоз «Заря над Тиссой», Гоголевская, 92. Терезия Симак. Любую справку получите у этой дивчины.
Вера Гавриловна нежно и грустно посмотрела на ровесника своих сыновей, неопределенно сказала:
– Что ж, сынок, может быть, и заеду.
3
На ярко освещенной площади львовского вокзала, у чугунной ограды сквера, стоял неказистый с виду трофейный грузовик, принадлежавший Яворской артели по производству стильной мебели. Просторная кабина «мерседеса» легко вместила троих. Черноусый, в кожаном пальто, человек, механик Скибан, как его называл Дзюба, сел за руль. Белограя пригласили занять место посредине. Крайним справа по-хозяйски разместился Дзюба. Он с наслаждением вытянул ноги, подобрал под себя пальто и улыбнулся глазами из-под толстых стекол роговых очков.