Нада
Шрифт:
– Ну вот, смотри, теперь я исполнил твое приказание, отец!
Не успел он выговорить этих слов, как мы услышали громкий рев, очевидно, исходивший из логовища на скале.
– Скорее в загородку, назад! – закричал я, и мы оба перескочили через колючую изгородь, где наши спутники уже схватились за копья, дрожа от страха и утреннего холода. Взглянув наверх, мы увидели, что львы спускались со скалы по следам того, кто похитил их детей. Впереди шел лев со страшным ревом, за ним следовала львица; она не могла реветь, потому что держала во рту львенка, убитого Умслопогасом в пещере. Вот они, разъяренные, приблизились
Тем временем львы подошли совсем близко к нам и прямо наткнулись на тело второго детеныша, лежавшего вне колючей изгороди. Львы остановились, обнюхали его и заревели так, что, казалось, земля тряслась. Львица выпустила изо рта детеныша и схватила другого.
– Встань за мной! – крикнул Умслопогас, поднимай копье. Лев собирается прыгнуть!
Не успел он произнести этих слов, как огромный зверь присел на земле, затем вдруг взвился в воздух и, как птица, пролетел пространство, разделявшее нас.
– Ловите его на копья! – крикнул Умслопогас, и мы поневоле исполнили приказание мальчика.
Столпившись в одно место, мы выставили наши копья таким образом, что лев, подпрыгнув, упал прямо на них, причем они глубоко вонзились в его тело. Тяжесть его падения сбила нас с ног, лев катался по земле, рыча от ярости и боли. Наконец, он встал на ноги, хватаясь зубами за копья, вонзившиеся в его грудь. Тогда Умслопогас, стоявший в стороне во время падения льва и, очевидно, имевший свой план в голове, испустил дикий крик и вонзил ассегай в плечо разъяренного зверя.
Лев протяжно застонал и свалился замертво. Тем временем львица стояла вне загородки, держа во рту второго убитого детеныша, она не могла решиться покинуть ни одного из них, но когда она услышала последний стон самца, она выронила изо рта львенка и как-то сжалась, приготовясь прыгнуть.
Умслопогас стоял один прямо перед ней, он только что успел вытащить свой ассегай из тела убитого льва.
Разъяренная львица в одни миг очутилась около мальчика, стоявшего неподвижно, точно каменное изваяние. Потом тело ее встретило конец копья, которое он держал вытянутым перед собой, оно вонзилось в ее тело, переломилось, и Умслопогас упал замертво, придавленный тяжестью львицы. Она тотчас же вскочила, причем сломанное копье все еще торчало в ее груди, обнюхала мальчика и, как бы узнав в нем похитителя своих детей, схватила его за пояс и перепрыгнула со своей ношей через изгородь.
– О, спасите его! – закричала Нада отчаянным голосом. Мы все кинулись с громким криком в погоню за львицей.
На минуту она остановилась над телами мертвых своих детенышей. Тело Умслопогаса висело у нее в пасти, она смотрела на своих детенышей как бы в некотором недоумении. В нас блеснула надежда, что она бросит Умслопогаса, но, услыхав наши крики, львица повернула и исчезла в кустах, унося его с собой.
Мы схватили копья и кинулись за нею, однако почва вскоре стала каменистая, и мы не могли найти следов Умслопогаса и львицы. Они исчезли бесследно, как исчезает облако. Мы вернулись. О, как тяжело сжималось мое сердце! Я любил мальчика так же нежно, как если бы он был моим родным сыном. Я чувствовал, что он погиб, что ему пришел конец.
– Где мой брат? – воскликнула Нада. когда мы пришли без него.
– Он погиб, – ответил я, – погиб навеки!
Девушка бросилась на землю с
– О, как бы я хотела погибнуть вместе с ним! – воскликнула она.
– Идем дальше! – сказала Макрофа, жена моя.
– Неужели ты не оплакиваешь своего сына? – спросил ее один из наших спутников.
– К чему плакать над мертвыми? Разве слезы могут вернуть их к жизни? ответила Макрофа. – Пойдемте!
Эти слова, очевидно, показались странными нашему спутнику, но он ведь не знал, отец мой, что Умслопогас не был ее родным сыном.
Однако, мы остались еще на день в этом месте, в надежде, что львица вернется к своему логовищу, и нам удастся, по крайней мере, убить ее. Но она больше не возвращалась. Прождав напрасно целый день, мы на другое утро свернули наши покрывала и с тяжелым сердцем продолжали наш путь.
В душе я недоумевал, к чему судьба допустила меня спасти жизнь этого мальчика из когтей Льва зулусов, чтобы отдать его на растерзание горной львице?
Тем временем мы продолжали продвигаться вперед, пока не дошли до крааля, где я должен был исполнить приказание царя и где нам предстояло расстаться с женой.
На следующее утро, по приходе в крааль, нежно поцеловавшись украдкой, хотя на людях мы враждебно глядели друг на друга, мы расстались, как расстаются те, кому не суждено уже более встречаться на земле. У нас обоих на душе была та же мысль, что мы никогда более не увидимся, как оно и оказалось на самом деле.
Я отвел Наду в сторону и сказал ей так:
– Мы расстаемся, дочь моя, и не знаю, свидимся ли когданибудь. Времена тяжелые, и ради безопасности твоей и матери я лишаю себя радости видеть вас. Нада, ты скоро станешь женщиной и будешь прекраснее всех женщин нашего племени. Может случиться, что многие знатные люди посватаются к тебе. Легко может быть, что меня, твоего отца, не будет с тобою, и я не буду иметь возможности выбрать тебе мужа по обычаю нашей страны. Но я завещаю тебе, сколько оно будет возможно, выбери человека, которого ты можешь любить, в этом единственный залог счастья женщины!
Я должен был замолчать. Нада взяла меня за руку и, глядя на меня своими чудными глазами, сказала:
– Замолчи, отец, не говори со мной о замужестве, я не буду ничьей женой после того, как Умслопогас погиб, благодаря моему легкомыслию. Я проживу и умру одна. О, как бы я желала скорее дождаться этой минуты соединиться с любимым человеком!
– Послушай, Нада, – сказал я, – Умслопогас был тебе братом, и тебе не подобает так говорить о нем даже теперь, когда его нет в живых!
– Это меня не касается, отец, – ответила Нада, – я говорю то, что сердце подсказывает мне, а оно говорит мне, что я любила Умслопогаса живого и, несмотря на то, что он умер, я буду любить его до самой смерти вы все считаете меня ребенком, но сердце мое горячо и не обманывает меня!
Я не стал более уговаривать девушку, потому что знал, что Умслопогас не приходился ей братом, и она вполне могла быть его женой. Я мог только удивляться, как ясно говорил в ней голос крови, подсказывая ей естественное чувство.
– Утешься, Нада, – успокаивал я ее, – то, что нам дорого на земле, станет нам еще дороже в небесах. Я твердо верю, что человек не создан для того, чтобы разрушиться на земле, но возвращается снова к Умкулункуле. Теперь прощай!
Мы поцеловались и расстались.