Надейся только на себя
Шрифт:
Визит в посольство он отменил. Там его сразу спихнут на руки ФСБ, чего Роман хотел меньше всего.
Дубинину он также решил пока не звонить. Тогда придется первым делом сообщать о гибели Крохина. Если об этом узнает Слепцов – а Дубинин доложит ему немедленно, – то Роману прикажут ближайшим рейсом вылетать домой, чтобы дать полный отчет в том, почему погиб Крохин. А возможно, срочно вышлют за ним для верности парочку громил-конвоиров. А дальше – просто. Слепцов не замедлит всю вину свалить на Романа, тот не выдержит и нагрубит – и на этом его служба в ГРУ будет закончена
А Павлов преспокойно продаст ракеты и будет холить себя еще не один десяток лет…
Нет, нельзя ни обращаться в посольство, ни звонить Дубинину. Во всяком случае, до тех пор, пока Роман не побеседует с Павловым. С глазу на глаз…
Когда первая растерянность прошла, у Романа появился довольно дерзкий, но вполне «рабочий» план. Никто ведь не знает, куда он пойдет и что будет делать дальше. Люди Мустафы могут лишь предполагать его дальнейшие шаги, но точно они знать не могут. И в этом заключалось его единственное, но довольно важное преимущество.
Антон погиб, но дело его осталось незавершенным. Петляя по улицам, чтобы замести следы, Роман то и дело сжимал челюсти, чтобы остановить готовые вырваться слезы. Жалко парня было так, что саднило под сердцем. Молодой, горячий, сколько он мог бы сделать хорошего, какую неоценимую помощь оказать людям…
В ушах Романа все время звучали слова Антона, вырвавшиеся из самой глубины души: «Не в званиях дело, Роман Евгеньевич… За людей душа болит».
И он действительно работал ради людей. Он любил этот народ и эту страну. Он знал ее историю и уважал ее традиции. Он хотел избавить ее от кровавого хаоса и не жалел себя в работе…
Роман вспоминал, как сегодня утром Антон был сам не свой оттого, что срывалась возможность задержать караван с оружием и разоблачить негодяя Павлова. Чуть не плакал от досады и какой-то мальчишеской обиды. Но в первую очередь страдал оттого, что не может разрушить чудовищные планы заговорщиков.
И как он загорелся надеждой, когда появился шанс все исправить, как обрадовался, с каким энтузиазмом начал действовать!
И вот его нет. Он погиб на боевом посту, как положено настоящему офицеру. И дело, за которое он погиб, так и осталось незавершенным.
Но Роман поклялся, что завершит его сам. Ради памяти Антона и ради тех, за кого он погиб.
Не так Роман был воспитан, чтобы, спасая свою жизнь, бросить все как есть, отступить, оставить Павлова на свободе и смотреть затем в телевизионных новостях, как страну, за которую отдал жизнь замечательный русский парень Антон Крохин, раздирают на части головорезы, вооруженные Павловым и такими, как он. Да это просто подло. Это и есть предательство. И перед памятью Антона, и перед своей собственной совестью.
Антон называл его своим учителем. И теперь Роман не мог подвести своего ученика. Даже мертвого.
Тем более – мертвого.
Пока Роман на свободе и не связан приказами свыше, он может действовать так, как считает нужным.
Во-первых, никому еще в Москве не известно, что Крохин погиб. Пока установят, кому принадлежит сгоревшая машина, пока проведут экспертизу останков – пройдет много времени. Не меньше
Во-вторых, люди Мустафы его упустили и тоже дали ему возможность для маневра. Но они надеются очень быстро исправить свою ошибку. Где они его ждут? В гостинице, это понятно. А также на подступах к посольству и ко всем российским офисам, где он может попросить убежища. Предупредили своих людей в полицейских участках на тот случай, если он покажется в одном из них. Может быть – и скорее всего, ибо это логично, – контролируют подходы к расположениям коалиционных войск.
То есть отрезали все пути к отступлению.
Но в том-то и дело, что Роман решил не отступать. Он принял принципиально другое решение – наступать. Пока враги думают, что он озабочен только спасением собственной шкуры, он нанесет им удар там, где они меньше всего ожидают.
Он проникнет в жилище Павлова в одиночку.
Вряд ли им придет в голову, что он способен на такой шаг. Не зная языка (Раад уж наверняка сообщил им эту немаловажную деталь), не имея никакой поддержки, один в незнакомом городе, без денег, без документов, к тому же подвергнутый пыткам и чудом спасшийся от страшной смерти, он по всем законам человеческой натуры будет думать только о том, как вырваться из этого ада. Но уж никак не о продолжении операции.
Но Роман решил сделать именно это. Тем более что у него появился шанс на время укрыться от врагов и обрести некую материальную базу для своих замыслов. Шансик, правда, так себе, довольно жидкий, но все же он имелся, и Роман собирался им воспользоваться.
Неприкаянно бродя по улицам и то оплакивая Антона, то вспоминая, что за ним по пятам идут люди Мустафы, Роман вдруг вспомнил о машине, оставленной им три дня назад на улице.
Темно-синий «Фольксваген Пассат» – вполне пригодный и надежный транспорт. Во время слежки за Хусаином Роман поставил его у тротуарного бордюра. Ключи он с собой не брал, сунул под коврик – это была его старая привычка в подобных ситуациях.
Кроме того, в «бардачке», помимо карты города, доверенности и техпаспорта, лежали мелкие денежные купюры, что давало возможность купить еды и сигарет. (Без сигарет было очень плохо. Роман уже несколько раз машинально лез в карман и всякий раз разочарованно вспоминал, что пачка «Мальборо» осталась на кухонном столе в брошенной квартире.) Бак «Фольксвагена» был почти полон. Роман вряд ли наездил тогда по городу больше сорока километров. Так что садись и трогай.
А машина – это уже маленький дом. Собственный и, что очень важно, мобильный. В ней можно пересидеть до вечера или до утра, можно перемещаться по городу, меняя свое местоположение, можно выспаться, можно жить! К тому же, находясь в машине, он гораздо меньше будет привлекать внимание окружающих – и в этом едва ли не самая большая ее ценность.