Надеюсь и жду
Шрифт:
— Оплаченные долги, — напомнил он холодно, — приличную крышу над головой, беззаботную жизнь. Это больше, чем ты заслуживаешь, если принять во внимание твою склонность к мотовству. А, раз уж мы заговорили о твоих долгах — кстати сказать, дорогая, я уже выплатил их, — есть вещи, по поводу которых я хотел бы попросить у тебя разъяснений.
Склонность к мотовству! Не на сегодняшний ли ее рейд по магазинам он намекает? Но разве не сам он толкнул ее на это? Или он из тех мужчин, которые говорят одно, а подразумевают другое? Вне всякого сомнения. Разве не он
— Я собираюсь лечь спать, — твердо проговорила она.
Разъяснения могут подождать. Она гордо вскинула голову и повернулась, чтобы идти к себе, но он стальными пальцами удержал ее за руку и рывком вернул назад.
— Сядь, Клодия! Я хочу поговорить с тобой.
— А я не хочу с тобой разговаривать! — огрызнулась она, стараясь отцепить от себя жесткие пальцы, но он только сильнее сдавил ей руку.
И горькая обида снова поднялась мутной волной со дна души.
Адам перевел дыхание и сжал зубы. Казалось, ему хочется встряхнуть ее хорошенько, и он явно боролся с собой. Но заговорил он довольно спокойно и рассудительно:
— Клодия, я хорошо знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне. Но, может быть, мы могли бы попробовать разговаривать, как разумные взрослые люди, вместо того чтобы вести словесную войну. Вежливость ничего нам не стоит, а общение станет куда приятнее.
Он и понятия не имел, что, именно по отношению к нему, она чувствует! Но в одном он прав, вежливость ничего не стоит.
Клодия сильно изменилась со времени рождения Рози, научилась уживаться с болью, которую причинило ей предательство Адама, с фальшью, которой обернулся ее брак с Тони, с бременем ответственности, которое становилось все тяжелее. Она даже сумела выстоять под ударами, сыпавшимися на нее в течение последних двух месяцев, сохраняя достоинство и преисполнившись решимости, любой ценой, уменьшить ущерб, который Тони и Элен нанесли их жизни.
Встретившись снова с Адамом, вынужденная согласиться выйти за него замуж, она сразу превратилась в беспомощного обидчивого ребенка. Так или иначе, Адам всегда оказывал на нее губительное воздействие. Пора положить этому конец.
— О чем ты хотел поговорить?
Она покажет ему, что тоже способна быть рассудительной и взрослой.
— Давай присядем.
Решив сохранять маску хладнокровия, она позволила ему подвести себя к кожаному дивану около заваленного бумагами столика. Адам, к счастью, выпустил ее руку, и Клодия смогла вздохнуть свободнее. Она села в самом углу и старательно прикрыла колени полами короткого пеньюара. Адам нагнулся, чтобы сколоть вместе несколько листов, и мягкий трикотаж его майки натянулся на упругих мускулах спины. Клодия с трудом проглотила слюну, потому что в горле у нее внезапно встал тугой горячий комок. Она с силой стиснула руки на коленях, а так хотелось дотронуться до Адама… Адам сел, слегка развернулся к ней и один за другим протянул несколько листков бумаги.
Клодия с тягостным чувством
Адам отчеркнул на бумагах различные места. Внушительные ссуды по закладной, которые она и Тони взяли, чтобы провести необходимый ремонт и построить огромную оранжерею. В итоге: ни ремонтных работ, ни оранжереи. Несколько недель спустя, вся сумма была снята полностью. Адам обвел это место кружочком. С пугающей последовательностью со счета снимались и другие крупные суммы, и, таким образом, кредит был значительно превышен.
У Клодии задрожала рука. Она почувствовала слабость и тошноту, как тогда, когда ее пригласили зайти в кабинет управляющего банком.
— Что случилось с деньгами? Что вы с ними сделали?
Клодия не могла вымолвить ни слова. От стыда ей сделалось дурно. Она, молча, покачала головой. Но он настаивал:
— Я вернул деньги в банк и оплатил все счета. Тебе не кажется, что я имею право знать?
Разумеется, он имел право. Но почему он считает себя обязанным разговаривать спокойно и вежливо? Если бы он закричал на нее, она могла бы ответить соответствующим образом — посоветовала бы ему проваливать.
Клодия сморгнула влагу с ресниц и выговорила, задыхаясь:
— Это… очень долгая история.
— У нас впереди целая ночь, — возразил Адам.
— Ты собирался ужинать в городе.
Она ухватилась за это, как утопающий за соломинку. Он, наверняка, голоден.
— Я передумал.
Клодия зажмурилась, стараясь сдержать слезы. Он решил заставить ее выложить ему всю правду. Это приводило ее в отчаяние. Она почувствовала, что он встал с дивана, и услышала звяканье стекла.
— Выпей, это поможет.
Бренди. Адам вложил бокал ей в руку и осторожно, но настойчиво сжал вокруг него ее пальцы. Свой бокал он тоже наполнил и снова опустился в угол дивана, вытянул длинные ноги. В дымчатых глазах застыло пристальное внимание. С таким же выражением, он много лет назад просил ее рассказать о себе, тогда как сам, ни разу не упомянул, ни об одном событии своей жизни, так и не сказал, откуда родом, чем собирается заняться. Тогда это было ей безразлично. Ей и сейчас должна быть безразличной его настойчивая потребность критиковать ее. С какой стати она должна обнажать перед ним свою душу!
После бренди, вдобавок к выпитому за ужином вину, она могла захмелеть окончательно. Но Клодия все равно отпила большой глоток, потому что и это тоже не имело совсем никакого значения. Как ни странно, ей стало немного легче.
— После того, как мы с Тони поженились, после папиного первого инфаркта он — папа то есть — перевел недвижимость, и бизнес, и все-все на мое имя… Он решил, что это целесообразно. — Она поморщилась. В действительности, в этом не было ничего целесообразного, напротив, в свете дальнейших событий, это была самая неудачная из всех отцовских идей. Клодия отхлебнула еще бренди, зубы ее стукнули о стекло.