Надежда мира

Воронина Тамара

– Больше всего ненавижу равнодушие, – посетовал он, – а сам ну ничего не чувствую. То есть я рад, что у малышей все хорошо, что отчим здоров, но вряд ли когда еще приду сюда.

– Зря мы это затеяли, – вздохнула Женя. Он покачал головой.

– Нет. Не зря. Зато теперь я точно знаю, что поступил правильно, когда ушел. Знаешь, накатывало иногда: а могло бы пойти по-другому, я мог бы жить иначе. Первое время было очень трудно. Я же был домашний благополучный мальчик – и так резко лишился всего. Думаю, мать не собиралась меня выгонять… Скорее всего, предполагала, что я отправлюсь в другой город, устроюсь там либо на работу, либо учеником куда-нибудь, буду иногда писать письма и приезжать раз в год. А я оборвал

все и сразу. И ведь никто не скажет теперь, что чувствовала она все эти годы. Наверное, я был жесток… – Он вдруг повернулся, развернул Женю лицом к себе, требовательно заглянул ей в глаза и с отчаянием проговорил: – Но я по-прежнему ничего не чувствую! Стараюсь, заставляю себя – и ничего, будто узнал о смерти не матери, а соседки.

– Как ты думаешь, сколько раз за эти месяцы я вспоминала свою мать? – очень спокойно спросила Женя. – Ты думаешь, если я когда-то каким-то образом узнаю, что она умерла, я буду рыдать и рвать на себе волосы? Не все дети любят своих родителей, Риэль. Особенно взрослые.

– Неправильно это. – Он помотал головой и прижал ее к себе. – Не должно быть так.

И что она могла на это ответить?

ХАЙЛАН

Они поспешили покинуть Сайтану, неприветливую и неприятную страну, но не той же дорогой, а совершив довольно большой крюк. Однажды у Риэля сперли кошелек, и у них не нашлось ничего, что можно было бы продать или поменять на еду: городская одежда деревенских жителей не интересовала, музыка их не интересовала тоже, то есть слушать они было готовы, но дать за это кусок хлеба не спешили. Женя не хотела расставаться с медальоном, и Риэль ее почему-то понимал. Десять дней они кормились только тем, что находили в дороге: грибы, которые не повымели окрестные ребятишки, рыба, которую Риэль с большим трудом ловил в мелкой речушке, какие-то корешки, которые надо было долго-долго жарить, чтобы можно было жевать, вкуса они были картонного, но давали ощущение сытости. Десять дней постоянно хотелось есть, в довершение к этому они сбились с дороги и забрели невесть куда, Женя даже начала впадать в панику, но в конце концов чащоба кончилась, объявилась тропинка, плавно перетекшая в дорогу. Добравшись до города, они обошли несколько гостиниц, прежде чем нашелся добросердечный меломан, предоставивший им чулан и полупансион, то есть завтрак и ужин, за ежедневные концерты. Кое-как они заработали несколько дин и запасли еды, чтобы отправиться дальше.

Жизнь даже знаменитых менестрелей была переменчива. Женя и представлять себе не хотела, каково было юному Риэлю. Наверное, не будь он так благодарен Камиту за тепло и поддержку, не стал бы учиться мужской любви, ведь говорил, что не испытывал влечения к мужчинам.

Возвращение в Комрайн они отпраздновали, купив в первой же деревне кувшин местной бражки, сладкой, ароматной и сшибавшей с ног напрочь. Воры могли не только все вещи унести, но и их самих – не проснулись бы, но воры, слава богу, в этот раз прошли другой дорогой.

Когда они выбирались из чащи, Риэль с радостным возгласом рванулся в сторону, Женя замерла на месте, потому что мгновенно потеряла его из виду и чуть не завизжала от ужаса, но он вернулся через несколько минут, неся нечто. Гибрид лилии и розы цвета ее волос. Осенняя смерть. Красив цветок был так, что казался искусственным. А запах…

– Если ты положишь лепесток в свой медальон, он будет сохранять запах не меньше полугода.

– Зачем ты его сорвал, он такой…

– Осенняя смерть цветет несколько часов. И умирает. Не переживай. Зато ты сохранишь этот запах. По карманам можно разложить, но лепестки на воздухе быстро засыхают, и запах продержится всего пару недель. Женя, он все равно осыпался бы

через час-два.

– А что, сейчас осень?

– Осень. Но до зимы еще далеко… Ты на Гатае уже полгода, Женя.

Женя ахнула. А казалось – совсем недавно сидела в летнем кафе с Люськой, пила ледяной сок и ждала Вика… Она принялась вспоминать, продираясь сквозь высокую траву, прикидывала, сколько дней они шли, сколько пробыли в городах… Полгода. Около того.

Здешний год был намного длиннее земного. Не только солнце тут было гигантом, но и сама планета была намного больше Земли, и, по большому счету, тридцать два года Риэля были в полтора раза больше, чем Женины. Но и жили здесь тоже лет по семьдесят – зависело от уровня жизни, от королевства, от здоровья и наличных денег. То есть тоже в полтора раза больше, чем на Земле.

Пару дней они провели в деревне, большушей, расположенной у переправы через мощную реку, раза в три шире Оби, ближайший мост был очень далеко, а местные жители промышляли частным извозом на лодках, кроме того здесь было чудо инженерной техники – паром, представлявший собой огромный плот с двумя пароходными колесами, которые приводили в движение вручную: четверо здоровенных парней вращали ворот, заставлявший вертеться колесо. Двигалось это сооружение с потрясающей скоростью: переправа занимала каких-то пять-шесть часов. А на обыкновенной лодке переплыть было можно за два часа и намного дешевле, потому что путешественники редко ходили пешком, а экипажи и верховые лошади в лодке не переправишь. Женя с Риэлем, конечно, предпочли лодку.

Народу собиралось много, очереди на паром порой приходилось ждать несколько дней, на постоялом дворе было скучно, так что Женя и Риэль пели чуть не круглосуточно. В сольном репертуаре Жени были привычные романсы с новыми словами, но пела она их раз в сто лучше, чем дома, и ведь всего-то за три месяца ежедневных уроков. Кроме того, она подпевала Риэлю, а он иногда подпевал ей, был ее звонким эхом, и черт возьми, как же это красиво получалось. Было обидно, что звукозаписи здесь не изобрели. Лучше бы вместо порталов придумали хотя бы граммофон. Они отъелись, отдохнули – комнаты им не досталось, зато в их распоряжении был роскошный чердак с сеном, право мыться в чуланчике речной водой без всякого подогрева, но вода казалась Жене теплой.

В лодке было страшно. Женя умела плавать, и даже неплохо, но река казалась такой большой, а лодка такой маленькой, что Риэлю пришлось ее всю дорогу обнимать и уговаривать, да и крестьянин все приговаривал: «Не боись, девка, выплывем».

Через два дня их нагнали всадники – трое мужчин в костюмах одинакового покроя, но разных цветов. Женя даже не знала, что человек может так побледнеть. Лицо Риэля стало еще белее, чем его волосы. Всадник спешился и с глумливой усмешечкой обратился к нему:

– Все убегаешь, дружок? Тан Хайлан хочет тебя видеть.

– Вопрос, хочу ли я, – ровным голосом ответил Риэль. Второй спрыгнул с рогатого коня, обошел их по кругу и гоготнул:

– Кого это интересует? А ты – с девушкой? Да такой красоткой? Поделись!

– У тана Хайлана спросишь, – сумрачно сказал Риэль. Первый похлопал его по заду, а второй цапнул Женю за грудь. Она, естественно, взвизгнула, шарахнулась и прижалась к Риэлю. – Думаешь, ему это понравится?

– А разве ты ему нажалуешься?

– Непременно.

– Ну так повернулся – и вперед. Мы гоняемся за тобой по всему Комрайну, и вдруг узнаем, что ты отбыл в Сайтану… Что ты забыл в этой дыре?

Риэль не ответил, молча повернулся, обнял Женю за плечи и зашагал обратно, медленно и тяжело, словно у него сразу заболели ноги и груз стал давить на спину.

– Ты поторопись, – хмыкнул сзади один из всадников, подтолкнув его ногой. Риэль не оглянулся. – Девушка, а давай-ка я тебя подвезу. Я парень хоть куда, в отличие от этого.