Надежда умирает последней
Шрифт:
– И даже больше, чем я ожидал.
– Думаешь, потянет на первую полосу?
– Еще как потянет! Здесь есть все: и ожившие призраки войны, и бывшие враги, сплотившиеся на поле брани, и счастливый конец! Эта история просто просится в печать. И все же… – он вздохнул, – ее скорее всего задвинут на последние страницы газеты, чтобы освободить место для каких-нибудь скабрезных слухов из жизни королевской семьи. Как будто судьба человечества зависит от того, кто и что натворил в стенах Бэкингема. – Гай покачал головой и хмыкнул. –
– Как там Мэйтленд, поправится?
Гай поглядел в небо.
– Думаю, да. Вилли звонила из Бангкока пару часов назад, Мэйтленд в состоянии перенести переправку.
– Его везут в Штаты?
– Да, сегодня вечером.
Гамильтон выпрямился.
– А ты разве с ними не едешь?
– Не знаю. Мне надо кое-что закончить, подтянуть кое-какие хвосты. К тому же ей не до меня будет…
Он опустил глаза на стакан с виски, припомнил их последний разговор по телефону. Связь была отвратительная, сплошные помехи, приходилось все время орать в трубку. Она звонила из больницы, ему же предстояла встреча с вьетнамскими представительными лицами, так что обстановка едва ли располагала к романтической беседе. И все же он готов был на любую откровенность, намекни она хоть одним словом, что желала бы этого.
Вместо этого они обменивались казенными «как дела», «как твоя рука», «рука нормально, вся в бинтах», ну и спешное «пока».
Он повесил трубку, в уверенности, что все кончено.
«Может быть, это и к лучшему», – думал он. Любой дурак знает, что военные романы недолговечны. Когда лежишь в траншее в обнимку с женщиной и пули свистят над головой, влюбиться нетрудно.
Но теперь-то они вернулись в нормальную жизнь. Он ей был больше не нужен, а он внушал себе, что не нуждается в ней. Ведь раньше ему никто не был нужен.
Он осушил свой стакан.
– В любом случае, Гамильтон, – сказал он, – думаю, что мне будет что рассказать своим, когда я вернусь домой. Как я воевал во Вьетнаме уже во второй раз, но теперь уже на стороне противника.
– Тебе никто не поверит.
– Пожалуй.
Гай перевел взгляд на портрет на стене: с полотна совершенно по-отечески улыбался Хо Ши Мин.
– А ведь я хочу кое в чем признаться тебе, – Гай вновь посмотрел на своего товарища по стакану, – в какой-то момент меня так обуяла паранойя, что я подумал, ты из ЦРУ.
Гамильтон взорвался от смеха.
– Нет, ты прикинь, – сказал Гай, тоже смеясь, – из всех возможных персонажей я выбрал тебя!
Гамильтон, не переставая улыбаться, поставил свой стакан на стойку.
– По правде говоря, – сказал он не сразу, – так и есть.
Наступила тишина.
– Что? – произнес Гай.
Гамильтон не отводил взгляда, лицо его не выражало ничего, кроме затаенного удовольствия.
– Генерал Кистнер кланяется. Он рад был слышать, что ты цел и невредим.
– Так тебя Кистнер послал.
– Нет, он тебя послал.
Гай
– Ты что-то не понял. Я с этими людьми никаких дел не имею. Все это время я был сам по себе и…
– Да неужели? – В улыбке Гамильтона появилась чертовщинка. – Что за счастливый случай, ты не находишь? Я про вашу встречу с мисс Мэйтленд на вилле у Кистнера. А каковы были происки судьбы, когда шофер ее взял да и испарился! Это как раз когда ты был на пути обратно в город.
Гай опустил глаза на свой стакан, покрутил в нем спиртное.
– Это все было подстроено… – пробормотал он, – и встреча эта, которую мне Кистнер назначил…
– Назначил, чтобы дороги ваши с мисс Мэйтленд пересеклись. Она ступила на опасную территорию, вот-вот поплатилась бы. Мы знали, что ей нужна помощь. Но нам нужен был кто-то совершенно не связанный с конторой, кого не узнали бы вьетнамцы. Ты оказался как раз тем человеком.
Кулаки Гая сжались над барной стойкой.
– Всю грязную работу на меня…
– Ты сослужил службу дядюшке Сэму. Нам было известно, что ты вынужден лететь в Сайгон, что знаешь страну и немного язык. Знали мы и про твое, скажем так, щекотливое прошлое.
Он значительно поглядел на Гая.
«Они все знали, – думал Гай, – может быть, и всегда знали».
Он проговорил с расстановкой:
– А те люди из «Эриал груп»?..
– Ах ну да, «Эриал» – названьице приятное на слух, правда? А это не что иное, как имя самой младшей внучки Кистнера.
Гамильтон улыбнулся:
– Ты можешь не волноваться, Гай. Мы умеем хранить тайны, в особенности когда видим, что для нас хорошо постарались.
– Ну а что, если бы вы ошиблись на мой счет?! Что, если бы я работал на Тоби Вульфа? Я мог бы убить ее.
– Не мог бы.
– Но ведь у меня темное прошлое, разве не так?
– Уже нет, Гай. Даже с твоим прошлым ты гораздо чище, чем любой патриот-орун в Вашингтоне.
– С чего бы это?
Гамильтон пожал плечами:
– Мы знаем про тебя столько, что ты бы и не поверил. Про тебя и про всех.
– Но вы не могли предугадать моих действий! Действий Вилли! А что, если бы она послала меня куда подальше?!
– Что ж, да, риск был. Но она привлекательная особа, а ты находчивый малый. Вот мы и понадеялись, что между вами проскочит искра.
«И проскочила, – думал Гай. – Еще как проскочила, чтоб тебя, Гамильтон».
– При любом раскладе ты получишь то, чего так хотел, – никто не заикнется о твоем прошлом, – сказал Гамильтон, кладя несколько купюр на барную стойку, – но о денежном вознаграждении, боюсь, придется забыть – бюджет не позволяет. Но тебя должно утешать то, что ты послужил на пользу отчизне.
Тут Гай разразился несмолкаемым приступом смеха. Он хохотал до слез, и так громко, что на него оборачивались.
– Я что, пропустил какую-то шутку? – вежливо осведомился Гамильтон.