Надежда
Шрифт:
— Ну, тогда все ясно, — тихо рассмеялся Столбовой. — Наш милейший доктор, должно быть, тяпнул спирта с холодным пивком, оттого и голос изменился. И в таком вот нетрезво-простуженном состоянии позвонил и принялся расспрашивать о твоих чадах и домочадцах. Уверен — если ты завтра его спросишь, то он об этом своем звонке даже и не вспомнит.
— Жаль доктора, — вздохнул Лиственницын. — Хороший человек, а губит себя проклятым зельем. Надо бы попросить нашего главного нарколога, чтобы провел с ним воспитательную
— Нарколога? — переспросил Егор Трофимович. — А он, знаете ли, и так с Владленом Серапионычем регулярно беседы проводит. За чарочкой медицинского спиртика…
Столбовой осекся — кто-то над его ухом деликатно кашлянул. Подняв взгляд, Егор Трофимович увидел, что собрание уже закончилось, а в кабинете остались лишь трое — он, Лиственницын и начальник Кислоярской милиции, стоящий рядом с ними и внимательно слушающий беседу двух инспекторов.
— Простите, коллеги, я вам не помешал? — вежливо осведомился начальник. Все трое переглянулись — и невольно рассмеялись.
Срок, отведенный Анной Сергеевной господину Каширскому, неумолимо подходил к концу. Последние отчаянные попытки выйти в астрал и установить местонахождение объекта Каширский предпринимал, водворившись под высоким ясенем на краю Советского бульвара — где-то он читал, что именно это дерево излучает положительную энергию. Впрочем, если бы ясень принадлежал к «отрицательным» деревьям, это не имело бы существенного значения — Анна Сергеевна, сидевшая неподалеку на лавочке, уже с самым невинным видом поигрывала замочком сумки, в которой, по ее словам, находился ее любимый кинжал.
Каширский плотно прижался спиной к стволу ясеня, зажмурил глаза и, вытянув вперед руки, мысленно погрузился в некие неземные сферы, куда простым смертным путь обычно бывал заказан. И едва только он почувствовал, что контакт с Астралом уже почти установлен, чей-то участливый голос вернул завсегдатая неземных сфер на грешную землю:
— Дяденька, вам нехорошо?
Каширский нехотя открыл глаза — перед ним стоял паренек в шортах и клетчатой рубашке.
— Спасибо, со мной все в порядке, — сдержанно ответил Каширский, хотя внутри его все клокотало. — Пожалуйста, мальчик, оставь меня в покое и иди, куда шел.
— Извините, — вежливо ответил мальчик и пошел, куда шел. То есть вперед по бульвару.
Каширский же вновь закрыл глаза, пытаясь уловить волны ускользающего астрала. И, похоже, на сей раз удачно — его сознание озарил вопль:
— Вася! Дубов!..
С трудом осознав, что этот крик исходит не из астрала, Каширский вновь открыл глаза. И увидел, как мальчуган, только что нарушивший его священнодейства, заоглядывался по сторонам и, найдя кого-то, радостно замахал рукой.
Каширский с гордым видом подошел к Анне Сергеевне:
— Мои усилия не пропали
— Который? — поднялась со скамейки Глухарева. — Тот или этот?
Как раз в это время через бульвар бежал другой мальчик, чуть пониже ростом, в светлой безрукавке, закатанных брюках и сандалиях на босу ногу. Поверх майки у него болтался фотоаппарат «Смена».
— Тот, который в клетчатой рубашке, — пояснил Каширский.
— Ну что ж, это уже больше, чем ничего, — проворчала Анна Сергеевна, и они с Каширским, немного выждав, не спеша двинулись следом за ребятами.
— Митька, да не ори ты так, — попросил Вася, здороваясь с приятелем. — Я ж пока еще не глухой.
— Давай Машку подождем, — предложил Митька. — Она мне звонила, сказала, что обязательно будет, но чуть опоздает.
— Дамы не опаздывают, — усмехнулся Вася, — они задерживаются.
— Может, мороженого возьмем? — сказал Митя. Как раз навстречу им мороженщица катила на колесиках синюю тележку.
— А у тебя деньги есть?
— Нету. Но я думал, что ты меня угостишь. А я тебя в следующий раз.
Ребята уселись на скамейку и в ожидании Маши завели разговор о всяких пустяках.
Когда Вася просил Митьку кричать потише, он был не совсем прав: Митька вовсе не кричал, просто у него голос был такой. И когда речь зашла о мороженом, Анна Сергеевна слова Митьки услышала очень даже явственно.
— А угостим-ка их пломбиром, — предложила она Каширскому, и ее рука потянулась за вырез платья, где хранилась дежурная скляночка с ядом.
— Обоих? — ужаснулся Каширский.
— Одним больше, одним меньше — какая разница? — хладнокровно отрезала Глухарева.
— Боюсь, дорогая Анна Сергеевна, что мы с вами столкнемся с теми же трудностями, что и эти молодые люди, то есть с дефицитом местных денежных знаков, — как всегда, несколько витиевато высказался Каширский. — Хотя при наличии некоторых способностей данную проблему возможно обойти.
Каширский подпрыгнул и сорвал листок с клена:
— Анна Сергеевна, вы не помните, какие купюры в те годы были зелеными — трех — или пятирублевые?
— Кажется, трешки, — не очень уверенно припомнила Глухарева. — Пятерки были синими. Или нет, наоборот…
— Впрочем, это не столь важно, — перебил Каширский, так как мороженщица, миновав сидящих на скамейке мальчиков, приближалась к нему. Мысленно посылая «установки», будущий Нобелевский лауреат протянул ей листок:
— Пожалуйста, пять «пломбиров», а сдачи не надо.
Продавщица не глядя сунула кленовый листок в карман и, опустив руку в ящик, извлекла пять морозных стаканчиков:
— Только не кушайте все сразу, а то простудитесь.
— Вот это да! — восхитился Митька, от зорких глаз которого не укрылись махинации покупателя. — Ну и жулик!