Надежды большого города
Шрифт:
— Привет, святой отец, — окликнули его несколько человек.
— Благослови вас Господь, — ответил он и поспешил дальше.
— Что вы будете? — спросила Лиззи следующего клиента. — Могу я предложить вам тушеное мясо? Шеф-повар превзошел сегодня самого себя.
Дважды в неделю Лиззи работала здесь как доброволец. Ее крестили в церкви Святой Люси. Ее дочь, которую она назвала в честь церкви и самой святой Люси, тоже крестили здесь. Здесь же она и ее лучшая подруга Кэтрин принимали первое причастие. Они вместе ходили в школу. Три года назад Кэтрин попросила ее занять место
Теперь Лиззи осталась одна со своим половником. После похорон Брайана Кэтрин отказалась переступать порог церкви, даже церкви Святой Люси. Лиззи пыталась возражать, говорила, что столовая находится скорее в помещении прихода, но даже через три года Кэтрин все еще была слишком ранима, чтобы выслушивать какие-либо объяснения. Лиззи всегда надеялась, что сердце подруги оттает хотя бы во время Рождества, но оно, наоборот, ожесточалось.
— Горошек и морковь, красное и зеленое, — сказала Люси, отходя в сторону от стола, потому что уже начинала потеть в своей накидке. — Создает рождественское настроение.
— Привет, Люси, привет, Лиззи, — послышался голос Гарри.
— Гарри! — воскликнула Люси.
— Где ты был, Гарри? — спросила Лиззи, обходя стол, чтобы обнять высокого мужчину. Он позволил ей обрушиться на него и на мгновение повиснуть на нем, но тут же оттолкнул.
— Эй, полегче, — сказал он, бросив взгляд на людей в очереди и нагнувшихся над едой за длинными столами. — Ребята увидят.
— Ну и пусть, — ответила Лиззи. — Да все они продадут свой рисовый пудинг за одно мое объятие. Серьезно, где ты был? Мы волновались за тебя.
— То здесь, то там.
— Что это значит? — спросила Люси.
— Звучит опасно, — нахмурившись, сказала Лиззи. — Особенно из твоих уст, Гарри.
Она изучала его лицо, пытаясь найти ответ. Уличная жизнь сильно старила людей. Их глаза становились тусклыми, лица покрывались морщинами от солнца, ветра и стресса, кости искривлялись и усыхали от плохого питания. Для некоторых наркотики оказывались единственным выходом — волшебным ковром-самолетом, уносившим их в другую, лучшую страну; иногда билет стоил им жизни. Но только не для Гарри, подумала Лиззи. Несмотря ни на что, его взгляд оставался ярким и проницательным.
— Мне надо взяться за дело, — сказал он, доставая из заднего кармана своих рваных и грязных джинсов конверт. — Не могла бы ты отдать это Кэт?
— Конечно. — Лиззи с любопытством взяла конверт. — Что внутри?
— Она поймет, — ответил он.
— Завтра мы с ней обедаем вместе. Почему бы тебе не присоединиться к нам и не отдать ей конверт лично? — спросила Лиззи, надеясь, что ей удастся уговорить его пообедать.
— У меня встреча, — сказал он, пряча глаза. То, как он это сказал, заставило Лиззи похолодеть. Она не знала, чем он зарабатывает на жизнь, и поняла, что искренне не хочет этого знать.
— Может быть, поешь? — спросила она. — Очень вкусно.
Он посмотрел на мясо и картофель, а Люси сунула ему тарелку.
— Спасибо, — сказал он.
— Не за что. Для того мы здесь и находимся.
— Ты не забудешь передать Кэт конверт?
— Нет, можешь на меня рассчитывать.
Лиззи наклонилась и еще раз обняла его — никто не мог запретить ей делать это так часто, как ей захочется. Люси тоже его обняла. Но он был верен себе и исчез среди людей, столпившихся у двери, наслаждаясь последними моментами тепла, перед тем как уйти в холодную ночь.
— Мам, а куда он пошел?
— В приют, дорогая. По крайней мере я на это надеюсь. Лизи видела, как он уходит. Она спрятала конверт под накидку, размышляя, что там может находиться, со странным чувством тоски улыбнулась дочери и продолжила руководить раздачей пищи.
Бриджит Бирн сидела на краю дивана, пытаясь выполнить домашнее задание. Тихо, чтобы никто не услышал, она включила телевизор — ей не разрешалось смотреть телевизор, пока она не сделает все уроки, присланные учителем из Новой Шотландии. Бриджит слышала, как миссис Квинн шаркала в своей комнате. Дэнни называл ее «глаз старого орла», поскольку она постоянно за всеми следила.
Вот этим Дэнни с Бриджит и различались. Дэнни ненавидел, когда его контролировали, а Бриджит это нравилось. Ей приятно было ощущать, что кто-то уделяет ей внимание, пусть даже старая владелица пансиона. Она чувствовала, что ее мать одобрила бы миссис Квинн и ее заботу. Раньше за ней присматривал еще и Дэнни. Иногда они заводили друзей, но зимой в Нью-Йорке это было нелегко. Дети в основном сидели дома. Но тогда у Бриджит был Дэнни, а у Дэнни — Бриджит.
Хотя Бриджит скучала по брату, ей здесь нравилось. Трубы отопления дребезжали самым успокаивающим образом, согревая все комнаты. Обои в общей комнате были старые, пожелтевшие, с розами и незабудками, а потолок — с коричневым оттенком. Миссис Квинн однажды сказала, что это от сигаретного дыма. «Раньше здесь был пансион для моряков, дорогая, — говорила она. — Докеры, портовые грузчики, экипажи кораблей, стоявших в доках Челси, и так на протяжении почти двухсот лет. Все они курили».
Бриджит слушала, не выдавая того, что ее брат внес свою лепту: Дэнни иногда выкуривал сигаретку, пока отец продавал деревья, а миссис Квинн смотрела телевизор.
Сейчас внимание девочки было приковано к экрану. Диктор пятичасовых новостей стоял перед елкой в Рокфеллеровском центре, всего в тридцати кварталах от того места, где находилась Бриджит.
— Через два дня на этой восьмидесятифутовой норвежской ели из Уолла, штат Нью-Джерси, будет зажжено тридцать тысяч лампочек, — сообщал репортер, а камера демонстрировала прекрасное темное дерево, вырисовывающееся на фоне городских огней. Было показано, как в прошлый четверг устанавливали эту ель. Когда объектив камеры охватил панораму толпы, Бриджит буквально прильнула к экрану.