Надежный человек
Шрифт:
— Не думаю. Нет, нет! Из него слова не вырвут.
— Значит, вот как получается: Бабочка убегала от преследователя только потому, что не хотела слушать нравоучений? Если ты увидишь ее сегодня… Возможно, ты увидишь сегодня Лилиану…
— Почему я должен видеть ее? — Кику в любых обстоятельствах был верен себе. — Или не веришь, что…
— Эго не меняет дела — верю я или нет. — Вэлох горько усмехнулся. — Спрашиваю только потому, что ты — единственный человек, который поддерживает с нею связь… В смысле организационном, разумеется…
— Не хватало еще… — Пекарь все
— Но откуда ей знать об этом?
— Я же и рассказал…
— И все лее: каким образом я могу увидеться с нею? — повторил Волох. — Конечно, по паролю. Только постой, постой… Сегодня — не могу, завтра — тоже. Послезавтра? Нет, и этот день отпадает… Значит, в воскресенье.
— Вряд ли согласится, — сухо проговорил Кику. — Даже если назначит встречу, все равно может не явиться.
— Как это: не явиться? — удивленно возразил Волох. — Речь идет не о рандеву — следует выяснить достаточно серьезные вещи.
— Так-то оно так… Но если не хочет, чтобы другие вмешивались в ее дела? Тут она — глухая стена! А если решит, что ты нелестного мнения об этом Антонюке — «добровольца» зовут Василе Антонюк, — тем более не придет.
— В самом деле? — В голосе Сыргие слышалось раздражение. — Хорошо, отложим до других времен… Где, по крайней мере, она живет?
Этот вопрос, заданный словно бы между прочим, поставил Илие в тупик.
— Я спрашиваю: на какой улице она живет? Это нужно, понимаешь, нужно! Слишком многое остается неясным.
— Не могу, — тяжело вздохнув, сказал пекарь.
— Но почему, Илие? В чем дело?
— Дал себе слово… Давным–давно решено.
— Не падай духом, парень! И к чему эта загадочность? Зачем таиться передо мной?
— А что остается? — ответил Кику. — Ты подозреваешь Антонюка, подозреваешь ее, подозреваешь ублюдка из «Полиции нравов»… Разве не так? — У Кику перехватило дыхание, но он справился с собой. — Считаешь, будто она… виновна в провале инструктажа… Договорим до конца: и в том, что налетели индюки! Вот видишь… А между тем если и винить кого-то, то нужно прежде всего винить тебя! Тебя, Сыргие, тебя — никого другого! Кто раньше других вышел из дома? Ты. Это во–первых… А во–вторых… Тогда, когда арестовали руководство — троих за один раз, — ты тоже остался целеньким… Тебя не тронули! Слышишь: даже пальцем не тронули!
— Довольно! — резко оборвал Волох. — Сейчас разойдемся, а вот завтра… Чтоб завтра был в намеченном месте. Понятно? — Он помедлил, желая услышать ответ пекаря, но тот почему-то медлил. — Договорились? Завтра встретимся? — повторил он, хотя делать этого не следовало.
— Не знаю, как насчет завтра, — пробормотал Илие под нос, принявшись зачем-то затягивать пояс, и без того затянутый до отказа. Заметив наконец, что Волох приостановился в ожидании ответа, выдавил: — Я сообщу, когда и как…
Некоторое
В голове роились мысли одна другой горше. Жандармы, полицейские, шпики всех рангов и калибров, гестаповцы, провокаторы, осведомители… И вся эта свора, весь этот зверинец ожесточился против людей, которых он, Зуграву, Илона непременно должны объединить против общего врага… И вот теперь…
Что случилось с Кику? Как может сомневаться этот человек, знавший Волоха в тюрьме, видевший на его примере, как держатся на допросах подпольщики? И там же, в фашистском застенке, примкнувший к нему? Пытки, допросы, бесконечные истязания… Может ли быть более грозное испытание человеку, более страшная его проверка?
И вот теперь не кто иной, как Илие Кику, готов в чем-то подозревать его!
К каким только уловкам не пришлось прибегнуть Илие, чтобы попасть в каморку Сыргие! Более всего он боялся, как бы его приход не обнаружила сестра Параскива: с нее станет пригласить приятеля Сыргие к себе на чашку чая. Неужели попытается заманить в секту?
Но вот наконец все преграды позади, и они снова один на один.
— Значит, спим, Сыргие? Как турецкий паша, развалился на мягких подушках и даже не захотел раздеться! Но что будет со складкой на б–б–брюках? — Как ни старался Илие говорить плавно, ему все же порой не удавалось справиться с заиканием.
Заметив, что шутка не подействовала и хозяин не отвечает, Илие понял, что начал разговор не в том тоне. Однако не смог сразу переключиться на серьезные темы.
— Послушай, мрачная личность, кладу голову под топор, что с тех пор, как мы не виделись, — а прошло четыре дня! — ты ни разу не наводил блеск на ботинки.
Волох заставил себя подняться с постели. Он был желтый, взъерошенный, мрачный. Рассеянно стал бродить по комнате, пытаясь отыскать что-то, не то гребешок, не то полотенце.
— Похоже, у тебя во рту сегодня и просфоры не было? — хлопнул себя по губам пекарь.
— Какой еще просфоры?
— Разве не знаешь, безбожник? Ха–ха–ха! — Он рассмеялся, однако тут же резко оборвал смех и озабоченно спросил: — Послушай, Сыргие, ты не помнишь фамилии генерала, который разбил немцев под Курском? Вертится в голове, а па язык не идет.
— Ватутин.
— Вот, вот — Ватутин! — обрадовался пекарь, — Ватутин… Фамилия — как будто из нашего молдавского языка: по–русски «бить», по–нашему — «бате». Правильно говорю, правильно — разбил их в полном молдавском смысле слова! А у тех, зигфридов, было две тысячи семьсот танков, две тысячи самолетов, шесть тысяч орудий… Верные подсчеты?
— В общем, верные, но почему ты их вспомнил? — с недоумением проговорил Волох.
— Просто так. Ты же сам сообщал эти цифры, теперь захотелось проверить, крепко ли засели в голове. Ну, да ладно, — переменил он тему разговора, — скажи лучше, который час?